Эту квартиру Татьяна приобрела ещё до свадьбы.
Оплатила наличными.
Без кредитов и поддержки родителей, потому что ей повезло и с умом, и с боссом, который однажды сказал: — Таня, либо я тебя увольняю, либо повышаю.
— Ты слишком сварлива по утрам, будто бухгалтер в ПМС.
Повысил.
С того момента её карьера пошла в гору.
Татьяна трудилась в IT, в отделе кибербезопасности — и хоть на совещаниях обычно звучало скучное «привет-привет», зарплата позволяла не говорить о многом.
В том числе о желании съехать из общаги и наконец перестать слушать, как соседка в третьей комнате снова в три часа ночи трет чеснок через мясорубку.
Для своей духовной практики.
Квартира была куплена в спокойном районе.
Трёхкомнатная.
Не «евро» и не «смарт», а настоящая взрослая трёшка.
С балконом, раздельным санузлом и с таким количеством шкафов, что в них можно было спрятать труп, и никто бы его не обнаружил.
Даже при большом желании.
Спустя год в её жизни появился Владимир.
Он был прост, словно сандалии из «Ашана».
Забавный, лысеющий, с руками, постоянно испачканными машинным маслом.
Познакомились они на шиномонтаже, куда Таня зашла «на пять минут», чтобы сменить резину.
Вместо десяти минут — час, кофе из автомата и неожиданное предложение: — У вас, наверное, есть муж… А если нет — можно я вас потом в ресторан не приглашаю?
Она рассмеялась.
Это был единственный мужчина, с которым она захотела быть слабой.
И уже через полгода он обосновался в её квартире. — Только временно, Таня, — сказал он, заходя с двумя сумками и коробкой с инструментами, которую поставил прямо на ковер. — Пока не накопим на своё жильё.
Я не альфонс, ты же знаешь.
Она знала.
Но где-то глубоко внутри что-то щёлкнуло.
Временно.
Это слово растянулось на три года.
Сначала была свадьба.
Затем — пандемия.
Потом — мама Владимира упала на льду и «на время» переселилась к ним.
Нина Петровна была женщиной с широким сердцем и такими же взглядами: — Женщина должна быть при плите.
И при муже.
А не в этих ваших компьютерах.
Говорила, что Таня у них — секретарша.
Это хотя бы понятно.
Татьяна не возражала.
Сначала.
Но когда спустя полгода мама Владимира всё ещё жила у них, начала перебирать её бельё по ящикам и произносить: «Ну вот это трусы, а вот это уже претензия», Таня поняла — конфликт неизбежен. — Ты понимаешь, что у меня не осталось ни одного выходного без твоей мамы? — устало сказала Таня, закрывая ноутбук и глядя на кухню, где Нина Петровна проверяла кастрюли. — Так она же болеет, — начал Владимир, почесывая шею. — У неё давление.
Её нельзя оставлять одну. — Её нельзя оставлять одну.
Но с ней вместе жить можно? — Ну она же не чужая! — А я?
Слова зависли в воздухе, словно жирный кусок пельменя над кастрюлей.
Вроде бы и не должно быть неприятно — но вот оно, уже капает на душу. — Таня, ну ты взрослая, — вздохнул Владимир. — Сейчас у нас трудности.
Сервис еле держится, клиентов мало.
Папа говорил, что надо сделать сайт, а ты в этом разбираешься.
Помоги, а?
Татьяна поднялась.
Медленно.
Как подводная лодка.
И с такой же тяжестью. — Ты хочешь, чтобы я помогла с бизнесом.
Пока твоя мама жарит лук на моей кухне, а твой брат, который «временно» у нас ночует третью неделю, играет в танки на моём вайфае? — Ну не злись, Таня.
Мы же семья. — Ага.
Только квартира — моя.
В этом уравнении «семья» что-то не сходится.
Она проснулась ночью от того, что кто-то включил свет на кухне.
И тихо подошла.
Там сидела Нина Петровна.
Ела шоколадную пасту ложкой, в ночной рубашке с котиками и с видом победительницы жизни. — Спать мешаю? — спросила она без всякого раскаяния. — Немного, — пробормотала Таня. — Всё-таки три часа ночи. — А ты, может, тоже хочешь что-нибудь сладкое?
А то ходишь вся злая.
Женщине полезно.
На тебе лица нет, кроме тонального крема. — Нина Петровна, я не просила вас оценивать мой внешний вид. — А я и не оцениваю.
Говорю.
Как мать.
Хотя ты меня такой не считаешь, конечно.
У тебя всё своё — квартира, деньги, ноутбук.
Только мужа ты теряешь, Танечка.
А он тебе ещё пригодится.
Время идёт у всех.
Даже у тебя.
В этот момент Татьяне захотелось что-то разбить.
Например, банку с пастой.
Но она повернулась и молча ушла.
Потому что понимала: стоит ей начать говорить — этого разговора уже не остановить.
А пока ей нужно было разобраться с главным.
Почему в своей квартире она ощущает себя чужой?
Через неделю она поставила ультиматум. — Либо мы с тобой делаем ремонт, покупаем диван для гостей, либо все, кто у нас живёт, уходят.
Это не общежитие.
Это мой дом.
Владимир посмотрел на неё, словно сломанный мотор. — Ты что, хочешь выгнать мою маму? — Я хочу, чтобы моя жизнь не напоминала дешёвый санаторий в Лазурном.
Я устала.
Я зарабатываю на троих, готовлю, стираю, слушаю упрёки и… хочу дышать.
В своей квартире. — Понял, — тихо произнёс он. — Значит, не семья.
Значит, хозяйка квартиры.
Вот и всё. Он ушёл на сервис.