Ночная тишина была нарушена не громким звуком, а едва различимым, словно шепотом.
Он звучал очень тихо, но для Татьяны, чей сон всегда был легким и чутким, словно лепесток, этот звук прозвучал громче любого грома.
Она не сразу открыла глаза, а застыла, внимательно прислушиваясь к необычной, нарушенной тишине дома.
Звуки дождя, стучащего по подоконнику, привычный храп отца за стеной… и этот крадущийся, предательский шелест у входной двери.
По полу что-то тяжело волоклось, что-то тихо шипело и перешептывалось.
Сквозь окно проникало серое, безжизненное утро, наполняя комнату унылым светом.
Татьяна приподнялась на локте.
Сердце забилось в груди так, будто застряло в горле, учащенно и судорожно. — Мама? — тихо позвала она, больше надеясь услышать молчание.
В дверном проеме, освещенные блеклым светом голой лампочки, застынули три силуэта.
Марина, мачеха Татьяны, с огромным, сильно поношенным чемоданом, который тянул её руку назад.
Бабушка Нина Петровна, крепко сжимающая в руках свертки и сумки.
И маленькая, всего семилетняя Аня, сестра Татьяны, сидевшая прямо на пороге и сонно потирающая кулачками глаза.
Девочка была закутана в старенькое пальтишко, явно слишком легкое для этого времени года.
Увидев, что Татьяна проснулась, бабушка резко приложила палец к губам.
Её глаза, обычно добрые и хитрые, наполнились настоящим ужасом. «Тише», — говорил этот жест. «Не издавай ни звука».
И Татьяна всё поняла.
Без единого слова.
Это был тот самый побег.
О котором Марина говорила шепотом, плача ночами, угрожая отцу в самые жаркие моменты ссор.
И она, её старшая, хоть и неродная дочь, не была посвящена в эти планы.
Её оставляли.
Оставляли с ним.
Как током ударило.
Татьяна вскочила с кровати, не чувствуя под ногами холодного пола.
Она подбежала к Марине и схватилась за её свободную руку так, что костяшки побелели. — Мама! — вырвалось у неё сдавленно, скорее как стон. — А я?
Что со мной?
Марина вздрогнула, не поворачиваясь к ней.
Её лицо было бледным и изможденным, словно выточенным из воска. — Тише, — прошипела она, пытаясь освободить руку. — Тише, не кричи!
Разбудишь его! — Не бросайте меня!
Бабушка, пожалуйста! — голос Татьяны заиграл истеричной нотой.
Паника, холодная и липкая, подступила к горлу, сжала его, затуманила глаза горячими слезами.
Она задыхалась, судорожно хватая воздух, и ухватилась за маленькую, исчерченную прожилками руку бабушки. — Ба-ба-бушка!!
Не бросайте меня с ним!
Он же… он же… Она не смогла договорить.
В памяти всплывали отцовские запои, стук падающей мебели, пьяные крики и собственный страх, запертой в углу комнаты.
Марина и Нина Петровна обменялись взглядами.
Их взгляды были быстрыми, молниеносными, наполненными безмолвным вопросом и отчаянием.
Решение принялось мгновенно.
Некогда было думать, некогда взвешивать.
Бабушка, не произнося ни слова, резко кивнула в сторону комнаты Татьяны. — Ладно… — выдохнула она, и в ее шепоте слышалась безысходность. — Собирайся.
Только тихо, поняла?
Одевайся во что придется, самое необходимое.
У нас пять минут.
Не больше.
Облегчение, острое и головокружительное, нахлынуло на Татьяну волной. «Ура.
Меня берут.
Меня не бросят».
Казалось, за спиной у неё выросли крылья.
Она не помнила, как металась по комнате, срывая с вешалки первое попавшееся платье, натягивая носки, запихивая в школьный рюкзак тетради, любимую книгу и единственную когда-то подаренную отцом куклу.
Пальцы путались, не слушались, застежки не застегивались.
Весь мир сузился до одной цели — успеть.
Дорога до автобусной остановки казалась бесконечной.
Мелкий, противный дождь лил с неба, словно сквозь огромное сито, заливая лица, просачиваясь под воротники.
Три километра по разбитой грунтовке, которая превратилась в грязное месиво из луж.
Они шли, почти бежали, не оглядываясь, и Татьяне казалось, что из темноты за каждой спиной вот-вот выпрыгнет отец с его хриплым, яростным криком.
Остановка выглядела жалко: крышу кто-то из вандалов сорвал на куски, и через дыры лился дождь, образуя мутные лужи на асфальте.
Они прижимались друг к другу, пытаясь укрыться, но вода всё равно стекала за воротники ледяными струйками.
Спасением стал подъехавший старенький автобус, пахнувший бензином, сыростью и усталостью людей.
Войдя внутрь, они молча рухнули на сиденья.
Тепло салона медленно согревало озябшие пальцы.
Татьяна широко зевнула и, не в силах бороться с накатившей усталостью, прижалась к тёплому боку сестрёнки.
Аня уже дремала, положив голову ей на плечо.
Татьяна знала горькую, несправедливую правду.
Она не была родной дочерью Марины.
Её настоящая мама умерла, когда Татьяне было пять, а через два года опечаленный отец привёл в дом новую жену — молодую, красивую и строгую Оксану, которая вскоре родила Аню.
И, возможно, они жили бы и неплохо, если бы не проклятая, постыдная болезнь отца, которую он долго скрывал, — зеленый змий, алкоголь.
Сначала потихоньку, тайком, потом всё громче, агрессивнее, беспощаднее.
Когда жизнь с ним превратилась в ад, Марина приняла решение.
И в этом ей помогла собственная мать.
В Полтаве их приютила крохотная квартирка дальнего родственника бабушки, который согласился сдать её за символическую плату.
Когда Марина, дрожащей рукой, вставила ключ в скрипучий замок, на лице её появилось нечто, похожее на священный трепет. — Господи, — пробормотала она, переступая порог. — Неужели это правда?
Мы ушли.
Мы сбежали от этого кошмара?
И больше не будет вечных скандалов, вони из перегара и непрекращающегося страха?
Они прошли в узкий коридор. Нина Петровна, не снимая пальто, опустилась на колени прямо на голый лин…