Посуда. Вечная, нескончаемая посуда! Орися тяжело выдохнула, опуская руки в тёплую воду с пеной. Тарелки, чашки, вилки — всё снова и снова. Когда живёшь один, не замечаешь, как это затягивает. А вот когда в доме трое… Особенно если третья — свекровь.
Орися осторожно вытирала любимую кружку мужа — синюю, с трещиной на ручке. Богдан категорически отказывался её выбросить. «Из неё кофе вкуснее», — неизменно говорил он, улыбаясь той самой мальчишеской улыбкой, которая когда-то и растопила сердце Ориси. Пять лет вместе, а улыбка всё такая же. Только вот появляется она всё реже.
Послышались шаги. Тихие, но уверенные. Орися сразу узнала походку Ларисы. Свекровь передвигалась по дому так, будто проверяла владения — ведь почти сорок лет этот дом принадлежал ей одной. До того дня, когда Богдан привёл сюда жену.
— Что за неразбериха? — Лариса остановилась у дверей кухни и окинула взглядом стол, где остались крошки и чайные ложки. — Всю жизнь тут был порядок, а теперь…
Орися почувствовала, как напряглись плечи. Опять то же самое. Изо дня в день: то посуду не так помыла, то подушки на диване не по центру, то обувь в прихожей стоит «как у табора на станции».
— Мама, это не беспорядок, — стараясь говорить спокойно, произнесла Орися. — Это просто наша жизнь.
Слово «наша» прозвучало особенно отчётливо. Даже сама Орися услышала в нём вызов.
Лариса фыркнула и пошла дальше по коридору с видом командира на вечернем обходе казармы. Орися уже знала продолжение. Три… два… один…
— Вся раковина в кремах и баночках! — донеслось из ванной комнаты. — Раньше такого не было!
«Раньше» — любимое слово Ларисы. Тогда всё было лучше: чище, вкуснее, спокойнее. В том «раньше» она была единственной хозяйкой дома. А теперь…
Орися медленно вытерла руки кухонным полотенцем с вышитыми васильками — подарок мамы на новоселье. Мама всегда звонила заранее и обязательно спрашивала, куда поставить сумку, чтобы не мешать.
В дверях кухни появилась Лариса: прямая спина, аккуратно уложенные седые волосы и домашний халат без единой складки.
— И насчёт этих занавесок… — начала она было говорить, но осеклась под прямым взглядом Ориси.
Орися впервые за все месяцы совместной жизни посмотрела свекрови прямо в глаза. Не отвела взгляда и не опустила голову — как делала раньше ради мира в доме и ради спокойствия Богдана.
— Пусть твоя мама вспомнит: это наш дом! — слова вырвались сами собой после долгого молчания.
На кухне повисла тишина такая плотная, что её можно было резать ножом — как пирог, которым славилась Лариса. Где-то капала вода из крана с ослабленным вентилем; часы на стене тикали размеренно — старые советские часы висели здесь ещё с тех пор, как родители Богдана въехали в этот дом.
Лариса моргнула пару раз подряд. В её взгляде мелькнуло что-то: удивление? обида? Но это быстро сменилось привычной уверенностью человека с чётким представлением о порядке вещей.
— Я просто хочу видеть порядок в доме, — произнесла она с достоинством монархини. — Видимо, твоя мама тебя этому не научила.
После этих слов она повернулась и вышла из кухни; её шаги звучали чуть громче обычного по коридору до того момента, как хлопнула дверь спальни.
Орися прикрыла глаза ладонями. Сердце билось так сильно где-то под горлом, что казалось: его слышно всем вокруг. Она никогда не умела спорить или вступать в конфликты: в их семье всегда старались договариваться мирно и искать компромиссы. Но здесь всё было иначе: каждый день напоминал хождение по минному полю — один неверный шаг мог привести к взрыву.
Из окна тянуло прохладой наступающего вечера. Старая яблоня за окном шумела листвой почти у самой стены кухни; казалось даже: дерево шепчет что-то своё сквозь листья… «Терпи», — будто говорило оно ей тихонько… Или всё-таки: «Не сдавайся»?