Все было решено давным-давно, но только, пожалуй, сейчас, когда Елена шла в детский дом брать ребенка, она вдруг почувствовала, что готова остановиться. Было мучительно страшно. Страшно совершить тот шаг, к которому она, сама того не замечая, шла все эти долгие годы.
В мыслях Елена отчетливо видела это существо, которому суждено стать ее частицей, ее жизнью и продолжением. Девочка. Маленькая. Беленькая. Непременно курносая, как Костя. Елена со сладким волнением ждала момента, когда ее шею обхватят цепкие ручонки, представляла, как замрут они с дочкой на мгновение, чтобы уж потом жить вдвоем…
Елена шла по давно знакомой улице, и мысли ее в который раз уносились в прошлое.
Однажды женщина-врач с жалостью глядя на нее, сказала:
— Жаль, конечно, но детей у вас больше не будет…
Она еще долго болела, потом поступила на завод и поселилась в тесном, многолюдном общежитии. Постепенно она привыкла жить одна. Будто все замерло в ней, заледенело.
Она аккуратно перевыполняла нормы на своем револьверном станке — и все ее уважали, ценили, но сторонились, считали нелюдимкой.
Пожалуй, теплее всех относился к ней председатель завкома Влас Павлович Нестеров. Она узнала, что именно по настоянию Нестерова ей дали комнату, хотя она никого не просила об этом. Кто-то возражал: одинокая, мол, может и подождать. А он сказал, что Елена — фронтовичка и уж кто-кто, а она свое заслужила.
Крохотная комнатушка, куда переселилась из общежития Елена, оказалась в большущей коммунальной квартире, где в коридоре всегда орало, визжало, ревело, полтора десятка ребятишек, где нужно было ухитриться как-то прорваться в ванную и пораньше захватить в кухне конфорку для чайника. И все же это был рай, потому что можно было запереться, лечь на кровать и, закрыв глаза, вспоминать, вспоминать, вспоминать…
Потихоньку она оттаивала. Перестала отказываться, когда звали ее в клуб или кино. Ходила делать маникюр и прическу. И нравилась себе самой, глядя в общественное зеркало в коридоре коммунальной квартиры.
Появился в ее жизни человек, который, как ей показалось, был проще и честнее других. Мастер литейного участка. С ним было спокойно. Даже слишком. И когда он уехал на Север на заработки она не огорчилась. Уехал, обещав писать, да так, видно, и не собрался…
И опять пошла жизнь в одиночку. Повесила над кроватью увеличенный портрет Кости, а рядом — свою фотографию, в ушанке со звездочкой.
Теперь ей уже за сорок. Взять малыша на воспитание? Не поздно ли надумала? Инспектор по детской работе в исполкоме так прямо ей и сказал: «Чтоб вырастить дочку, надо лет пятнадцать затратить, как минимум. Осилит ли? Осилит. А ей еще и однокомнатную квартиру обещали. И вдвоем жить легче, чем одной…
Она шла по улице. Поскрипывал под ногами снег. Елена тронула ручку высокой двери детского дома. Директор Таисия Ивановна, высокая женщина в строгом костюме, встретила ее в своем кабинете.
— Вы хорошо все продумали? — Она почти отчужденно смотрела в глаза Елены. Что делать, всякие люди приходят усыновлять детей, и директор не имеет права ошибаться. Елена понимала это. И, прямо глядя в глаза Таисии Ивановны, Елена неожиданно для самой с сказала:
— Я фронтовичка… — Пойдемте, — потеплевшим голосом сказала Таисия Ивановна. — Вы хотели девочку? Выбирайте… Только это не так просто…
За дверью игротеки стоял могучий крик. Едва Елена и директор вошли в комнату, из кучи малышей, копошившейся на полу, выскочил взъерошенный, весь усыпанный веснушками мальчуган и кинулся к ним.. Он схватил Елену за руку и выкрикнул:
— Мама, ты за мной?
Мальчуган крепко вцепился в нее, все малыши, молча сбившись в углу, ждали. Елена со страхом посмотрела на Таисию Ивановну. Как же так? Ведь она хочет девочку. Маленькую, беленькую. А тут вдруг — веснушчатый мальчишка. Нет, нет, не надо.
— Пойдем, мама,— парнишка нетерпеливо дергал ее за руку.
— Нет… Нет, я потом приду, — Елена кое-как высвободила руку и выбежала из игротеки.
— Я говорила вам, это не просто,— задумчиво сказала Таисия Ивановна.— Приходите дня через два-три… Мальчик все ждет. Многих берут, a eго нет и нет… Вот он и кинулся…
На другой день все не ладилось у Елены. Ее не оставляло ощущение, что сделала что-то дурное. Перед глазами стоял кудлатый веснушчатый мальчуган.
После смены Елена пошла в завком. Еще в приемной из-за приоткрытой двери услышала бас Власа Павловича и чей-то очень знакомый визгливый голос. Узнала: контролер Красавина, которая забраковала сегодня ее детали. Ясное дело, для чего она ребенка берет — квартиру получить! А тут и более заслуженные есть… Я, можно сказать, всю жизнь на производстве!..
Елена не слышала, что ответил Влас Павлович. Прикрыв рукой вспыхнувшие щеки, она выскочила вон.
Через два дня она снова шла в детский дом. На этот раз не успела даже пройти в кабинет Таисии Ивановны, как из игротеки вырвалась ватага малышей с криком:
— Илюшка-веснушка, за тобой мама пришла!
И веснушчатый мальчик повис у нее на руке.
Вышла Таисия Ивановна, Елена растерянно улыбалась:
— Значит, судьба.
Домой она шла с Илюшкой-веснушкой. Елена ощущала тепло его крепкой ладошки, и на душе было легко и просторно. Он цепко, словно боясь потеряться, держал ее за руку и сыпал:
— А ты на заводе работаешь?.. А сестренки-братишки у меня есть?.. Ну, ничего, будем жить вдвоем… Я вырасту, всему научусь. Тогда ты уйдешь с работы, а я буду тебя кормить…
Когда они подходили к дому, Елена спохватилась: на кровати, на столе были разложены платьица, девчоночьи туфельки, большая импортная кукла. Елена на минуту остановилась, потом решительно двинулась к подъезду.
— Побудешь пока у соседки, а мне в магазин, понял?
— Я с тобой,— забеспокоился Илюшка.
Она обняла его:
— А ты слушайся, хорошо?
Елена вернулась спустя час, нагруженная новыми покупками. Мальчуган кинулся к ней, словно вернулась она не из магазина, а из дальнего путешествия. Вскоре они сидели за столом с Илюшкой-веснушкой, и он с азартом уплетал котлеты, яблоки, пирожные — все подряд.
Она прикидывала: Илюшка будет спать на кровати, а она как-нибудь пристроится на кушетке. Влас Павлович обещал детский сад. Не сразу, конечно. А пока Наталья Петровна, соседка-пенсионерка, за Илюшкой присмотрит, когда Елена на работе.
— Это папка?— спросил Илюшка, глядя на Костин портрет.
Елена кивнула и погладила, рыжий ершик.
— Сейчас умываться — и спать, — сказала она.
Мальчуган послушно встал, и она повела его в ванную.
— Мама, а мы теперь все время вместе будем?— спросил он, укладываясь, в постель.— А то, знаешь,— шепотом добавил он,— у нас одну девочку взяли, а потом вернули… Ты меня не вернешь?
— Нет, нет, спи.
Илюшка поудобнее устроился и скоро засопел, щеки его зарозовели, и Елена вдруг подумала, что он похож на Костю. Наверное, в детстве Костя тоже был такой же веснушчатый с рыжеватым ершиком волос на голове.
Она вышла, в коридор. Набрала номер телефона Власа Павловича. Услышав знакомый бас, заторопилась высказать все, что решила:
— Квартиру мне сейчас не надо… Да, да, хорошо подумала…
На цыпочках вернулась в комнату. По занавеске на окне пробегали отблески света поздних троллейбусов. У него будет совсем-совсем другая жизнь. Она научит его той простой мудрости, которую постигла сама. Научит отличать доброе от дурного. Научит не бояться ночных теней.
Посапывая, спал на кровати Илюшка-веснушка. Спал крепко, словно спал здесь всегда.
Обман раскрылся, и доверие навсегда потеряно.
Как можно было так долго не видеть правду?
Когда разрываются узы любви, остается только безмолвная боль.
Жизнь действительно может удивить в любом возрасте.
Что, если любовь перерастает в настоящий шок?
Настало время расплатиться за все кровные обиды.