История акушерки из Освенцима: об этом невозможно читать равнодушно

Станислава Лещинска (8 мая 1896 — 11 марта 1974) до 26 января 1945 года оставалась в лагере и лишь в 1965 году написала этот рапорт…

Из тридцати пяти лет работы акушеркой, два года я провела как узница женского концентрационного лагеря Освенцим-Бжезинка, продолжая выполнять свой профессиональный долг. Среди огромного количества женщин, доставлявшихся туда, было много беременных. Функции акушерки я выполняла там поочередно в трех бараках, которые были построены из досок, со множеством щелей, прогрызенных крысами. Внутри барака с обеих сторон возвышались трехэтажные койки. На каждой из них должны были поместиться три или четыре женщины — на грязных соломенных матрасах. Было жестко, потому что солома давно стерлась в пыль, и больные женщины лежали почти на голых досках, к тому же не гладких, а с сучками, натиравшими тело и кости.

История Станиславы Лещинской

Посередине, вдоль барака, тянулась печь, построенная из кирпича, с топками по краям. Она была единственным местом для принятия родов, так как другого сооружения для этой цели не было. Топили печь лишь несколько раз в году. Поэтому донимал холод, мучительный, пронизывающий, особенно зимой, когда с крыши свисали длинные сосульки.

О необходимой для роженицы и ребенка воде я должна была заботиться сама, но для того чтобы принести одно ведро воды, надо было потратить не меньше двадцати минут.

В этих условиях судьба рожениц была плачевной, а роль акушерки — необычайно трудной: никаких асептических средств, никаких перевязочных материалов. Сначала я была предоставлена сама себе; в случаях осложнений, требующих вмешательства врача-специалиста, например, при отделении плаценты вручную, я должна была действовать сама.

Немецкие лагерные врачи — Роде, Кениг и Менгеле — не могли запятнать своего призвания врача, оказывая помощь представителям другой национальности, поэтому взывать к их помощи я не имела права. Позже я несколько раз пользовалась помощью польской женщины-врача, Ирены Конечной, работавшей в соседнем отделении. А когда я сама заболела сыпным тифом, большую помощь мне оказала врач Ирена Бялувна, заботливо ухаживавшая за мной и за моими больными.

О работе врачей в Освенциме не буду упоминать, так как то, что я наблюдала, превышает мои возможности выразить словами величие призвания врача и героически выполненного долга. Подвиг врачей и их самоотверженность запечатлелись в сердцах тех, кто никогда уже об этом не сможет рассказать, потому что они приняли мученическую смерть в неволе. Врач в Освенциме боролся за жизнь приговоренных к смерти, отдавая свою собственную жизнь. Он имел в своем распоряжении лишь несколько пачек аспирина и огромное сердце. Там врач работал не ради славы, чести или удовлетворения профессиональных амбиций. Для него существовал только долг врача — спасать жизнь в любой ситуации.

Количество принятых мной родов превышало 3000. Несмотря на невыносимую грязь, червей, крыс, инфекционные болезни, отсутствие воды и другие ужасы, которые невозможно передать, там происходило что-то необыкновенное.

Однажды эсэсовский врач приказал мне составить отчет о заражениях в процессе родов и смертельных исходах среди матерей и новорожденных детей. Я ответила, что не имела ни одного смертельного исхода ни среди матерей, ни среди детей. Врач посмотрел на меня с недоверием. Сказал, что даже усовершенствованные клиники немецких университетов не могут похвастаться таким успехом. В его глазах я прочитала гнев и зависть. Возможно, до предела истощенные организмы были слишком бесполезной пищей для бактерий.

Женщина, готовящаяся к родам, вынуждена была долгое время отказывать себе в пайке хлеба, за который могла достать себе простыню. Эту простыню она разрывала на лоскуты, которые могли служить пеленками для малыша.

Стирка пеленок вызывала много трудностей, особенно из-за строгого запрета покидать барак, а также невозможности свободно делать что-либо внутри него. Выстиранные пеленки роженицы сушили на собственном теле.

До мая 1943 года все дети, родившиеся в освенцимском лагере, зверским способом умерщвлялись: их топили в бочонке.

Это делали медсестры Клара и Пфани. Первая была акушеркой по профессии и попала в лагерь за детоубийство. Поэтому она была лишена права работать по специальности. Ей было поручено делать то, для чего она была более пригодна. Также ей была доверена руководящая должность старосты барака. Для помощи к ней была приставлена немецкая уличная девка Пфани. После каждых родов из комнаты этих женщин до рожениц доносилось громкое бульканье и плеск воды. Вскоре после этого роженица могла увидеть тело своего ребенка, выброшенное из барака и разрываемое крысами.

В мае 1943 года положение некоторых детей изменилось. Голубоглазых и светловолосых детей отнимали у матерей и отправляли в Германию с целью денационализации. Пронзительный плач матерей провожал увозимых малышей. Пока ребенок оставался с матерью, само материнство было лучом надежды. Разлука была страшной.

Еврейских детей продолжали топить с беспощадной жестокостью. Не было речи о том, чтобы спрятать еврейского ребенка или скрыть его среди нееврейских детей. Клара и Пфани попеременно внимательно следили за еврейскими женщинами во время родов. Рожденного ребенка татуировали номером матери, топили в бочонке и выбрасывали из барака.

Судьба остальных детей была еще хуже: они умирали медленной голодной смертью. Их кожа становилась тонкой, словно пергаментной, сквозь нее просвечивали сухожилия, кровеносные сосуды и кости. Дольше всех держались за жизнь советские дети; из Советского Союза было около 50% узниц.

Среди многих пережитых там трагедий особенно живо запомнилась мне история женщины из Вильно, отправленной в Освенцим за помощь партизанам. Сразу после того, как она родила ребенка, кто-то из охраны выкрикнул ее номер (заключенных в лагере вызывали по номерам). Я пошла, чтобы объяснить ее ситуацию, но это не помогало, а только вызвало гнев. Я поняла, что ее вызывают в крематорий. Она завернула ребенка в грязную бумагу и прижала к груди… Ее губы беззвучно шевелились — видимо, она хотела спеть малышу песенку, как это иногда делали матери, напевая своим младенцам колыбельные, чтобы утешить их в мучительный холод и голод и смягчить их горькую долю. Но у этой женщины не было сил… она не могла издать ни звука — только большие слезы текли из-под век, стекали по ее необыкновенно бледным щекам, падая на головку маленького приговоренного. Что было более трагичным, трудно сказать — переживание смерти младенца, гибнущего на глазах матери, или смерть матери, в сознании которой остается ее живой ребенок, брошенный на произвол судьбы.

Среди этих кошмарных воспоминаний в моем сознании мелькает одна мысль, один лейтмотив. Все дети родились живыми. Их целью была жизнь! Пережило лагерь едва ли тридцать из них. Несколько сотен детей было вывезено в Германию для денационализации, свыше 1500 были утоплены Кларой и Пфани, более 1000 детей умерло от голода и холода (эти приблизительные данные не включают период до конца апреля 1943 года).

У меня до сих пор не было возможности передать Службе Здоровья свой акушерский рапорт из Освенцима. Передаю его сейчас во имя тех, которые не могут ничего сказать миру о зле, причиненном им, во имя матери и ребенка.

Если в моем Отечестве, несмотря на печальный опыт войны, могут возникнуть тенденции, направленные против жизни, то — я надеюсь на голос всех акушеров, всех настоящих матерей и отцов, всех порядочных граждан в защиту жизни и прав ребенка.

В концентрационном лагере все дети — вопреки ожиданиям — рождались живыми, красивыми, пухленькими. Природа, противостоящая ненависти, сражалась за свои права упорно, находя неведомые жизненные резервы. Природа является учителем акушера. Он вместе с природой борется за жизнь и вместе с ней провозглашает прекраснейшую вещь на свете — улыбку ребенка.

Почитай мать свою. Это девиз, по которому Ангела Полгар пыталась жить всю свою жизнь – жизнь, которая началась в лагере смерти. В Аушвице-Биркенау на юге Польше. Ее родителей, венгерских евреев, привезли туда 25 мая 1944 года.

В то время матери Полгар, Вере Бейн, было 25 лет и она была на втором месяце беременности.

На печально известной железнодорожной платформе, где проводились «селекции», Бейноставили, не отправили ее в газовую камеру. Вместо этого ее назначили на работы, а потом она стала подопытным кроликом для экспериментов по стерилизации, которые проводил лагерный доктор.

По ужасающим стандартам Холокоста, это была бы обычная история – если бы не одно: пациентка выжила. И ее ребенок выжил.

21 декабря у Бейн начались родовые схватки. Она забралась на верхнюю полку в своем бараке и там при помощи двух своих подруг, тайно родила девочку.

Ребенок был щуплым, весил всего 1 кг. Девочке не хватало сил даже на то, чтобы плакать, но она была достаточно сильна, чтобы высасывать скупые капли материнского молока. Каким-то образом мать сумела прятать девочку на протяжении нескольких следующих недель.

Советские войска освободили лагерь 27 января 1945 года. Ребенок и мать были в числе выживших, и они являли собой необычное зрелище – почти уникальное. Единственным младенцем, пережившим Аушвиц, согласно музейным данным, был венгерский мальчик Гиоргий Фалуди, родившийся в день освобождения лагеря при помощи русского доктора.

То, что обе – мать и дочь – вообще выжили, было чудом само по себе. В Аушвице между началом организованных убийств в марте 1942 и их окончанием в ноябре 1944 года было уничтожено 1,1 миллионов человек, в основном, евреев. Машина смерти наиболее активно работала тем летом, когда на ликвидацию привезли родителей Полгар и других венгерских евреев – более 132 тысяч человек за месяц, по данным канадского ученого Роберта Яна Ван Пелта, автора глубокого исследования «Аушвиц: с 1270 по сей день».

«К концу июня, всего за два месяца в Аушвиц свезли половину венгерского еврейства – 381 661 душ, — писал ван Пелт в книге, которую он написал в соавторстве с американской исследовательницей Деборой Дворк. – Никогда еще Аушвиц не был настолько продуктивен как центр убийств, как тогда».

Они ссылаются на одного из выживших, Александра Эрмана, которого привезли в Биркенау ночью. Он был шокирован тем, что увидел и услышал – особенно его поразили костры, где, как ему показалось сначала, жгли мусор. Затем раздались крики детей. «Я услышал, как закричал ребенок. Он кричал где-то вдалеке, и я не удержался и посмотрел вокруг. Мы шли, и кругом воняло, это была ужасная вонь. Я знал, что то, что лежит в огне, двигается – там, в огне, были дети».

Во время селекции на платформе беременных женщин с уже округлившимися животами отправляли на смерть. Так же как младенцев, детей, больных и стариков. Другим предназначался принудительный труд или участие в медицинских экспериментах.

Некоторые из узников лагеря С — бараков венгерских евреек и девочек — смогли скрыть свою беременность до разрешения, но их детей почти неизбежно уносили и убивали.

Большая часть беременных предпочитала до этого не дотягивать – обычной тайной практикой был аборт, который спасал жизнь матери – в противном случае ей грозила ликвидация.

Один из еврейских врачей, который регулярно выполнял эту «работу» в Аушвице, венгерская женщина-гинеколог Гизелла Перл, описала это и еще более страшные реалии в своих мемуарах «Я была врачом в Аушвице», которые вышли в свет в 1948 году.

Проходя мимо одного из крематориев, она стала свидетельницей того, что случилось с группой женщин, которым пообещали хорошее обращение и они рассказали нацистам о своей беременности. «Их окружила группа эсэсовцев, мужчин и женщин, которые развлекались, давая этим беспомощным созданиям вкусить ада, после которого смерть превращалась в желанную гостью, — писала Перл. – Их избивали клюшками и хлыстами, их рвали на части собаки, их волочили по земле за волосы и пинали по животу тяжелыми немецкими сапогами. Затем, когда они теряли создание, их бросали в крематорий – живых».

Вера Бейн избежала этой судьбы. Ей удалось сохранить в тайне свою беременность, и ей повезло, что роды прошли всего за несколько недель до освобождения лагеря советскими солдатами. Ей не помогали никакие лагерные врачи.

То, что она и ее дочь выжили – лишь деталь Холокоста, но деталь очень важная.

«Это не похоже на обычную историю, — говорит Эсти Яари, глава отдела международного сотрудничества музея «Яд-Вашем». – Хотя такое случалось (в 1944 году в Бухенвальде родился малыш, тоже переживший лагерь), происходило это крайне редко».

Пережить Аушвиц – это одно. Маленькой Анги, как называла ее мама, тоже повезло, что она пережила хаотичное послевоенное время, не скончавшись от голода. Ей повезло еще больше, и она получила официальное подтверждение своего появления на свет: свидетельство о рождении, которое ее приемный отец раздобыл перед тем, как семья покинула Польшу.

В свидетельстве говорится, что девочка появилась на свет в Освенциме – так по-польски называется Аушвиц. Имя девочки – Ангела Бейн. Это была фамилия ее биологического отца, Тибора Бейна, юриста, который умер в лагере от голода.

Итак, ее местом рождения стал Аушвиц, место, которое перестали называть таким, немецким названием, за исключением обозначения лагеря и чтобы указать на нацистскую машину убийств, которая здесь работала. Сегодня Аушвицем называется только музей.

У Ангелы есть копия свидетельства о рождении, которая была выдана ей в 1989 году коммунистическими властями в Сароспатаке в восточной Венгрии.

Кроме того, у нее есть венгерский диплом учителя от 1966 года, где также написано, что она родилась в Аушвице.

После освобождения лагеря в 1945 году мать Полгар проехала по различным частям Польши, Румынии и Белоруссии, прежде чем оказаться в Венгрии. Там Вера снова вышла замуж, и ее второй муж, Сандор Полгар, тоже переживший Холокост, владелец текстильной фабрики и на поколение старше Веры, усыновил девочку и стал для нее настоящим отцом.

Спустя 12 лет он умер, и мать с дочерью снова пустились в путь. Благодаря тому, что у них был родственник в Канаде, который мог помочь им материально, они начали планировать побег из Венгрии. Вера уехала в 1966 году, а Ангела последовала за ней в 1973 со своей собственной дочкой Кати. Они обосновались в Торонто, где Вера работала воспитателем в детском саду и библиотекарем. Кати уехала в Монреаль и вышла замуж, в 1996 году сюда же переехала и Вера.

На протяжении многих лет семейная сага, особенно глава об Аушвице – держалась в тайне. Лишь в 2000 году Ангела написала мемуары, опубликованные в Сионистском журнале в Нью-Йорке.

В прошлом январе после 60-летней годовщины освобождения Аушвица Полгаррешила, что пришло время рассказать всю историю. У нее был ценный источник – старая аудиокассета, на которую ее мать записала свой рассказ об Аушвице. Это было «интервью», которое Вера дала своей правнучке, Кати, в 1984 году по заданию школы. Кассета – скоро попадет в архив музея Аушвица-Биркенау в Польше.

Вера начинает свой рассказ с описания состояния смятения, когда их привезли в лагерь. Она помнит, как д-р Менгеле осмотрел ее и отправил налево, а других направо — на смерть. Обеспокоенная тем, что ее разлучают с остальными, она сказала Менгеле, что беременна, надеясь, что он проявит сострадание и оставит ее с остальными.

«Ты, глупая гусыня!» – прошипел ей Менгеле, приказав делать то, что ей велели. Сильная и здоровая Вера была хорошими рабочими руками для лагеря. Менгеле не собирался отправлять ее на смерть раньше времени. На левой руке ей вытатуировали номер — A-6075, и поставили в ночную смену на склад в лагере А, где хранились конфискованные у других жертв и заключенных Аушвица вещи. Этот склад вследствие изобилия вещей на нем прозвали «Канада». И ее работа заключалась в сортировке одежды, ботинок, белья – всего, что немцы хотели сохранить для себя.

Потом Веру приписали на кухню, и там ей перепадали картофельные очистки, ставшие ценным источником питательных веществ для нее и ребенка. Утром она пила эрзац-кофе, на обед у нее был «теплый суп из травы», на ужин – кусок хлеба с джемом или маргарином. Потом начались тяжелые работы вне лагеря – строительство дорог или работа в поле. Веру перевезли в лагерь В2, затем в лагерь С, где она увидела, как Менгеле и другие врачи ставили эксперименты на детях. Ее собственное участие в экспериментах в качестве подопытного кролика было лишь делом времени.

В октябре она была на 7 месяце беременности. Профессор Карл Клауберг отобрал ее для экспериментов по стерилизации. Его коллеги влили ей внутрь жгучее едкое вещество. Плод чудом не задело.

«Там, внутри, была я, — удивляется теперь Полгар. – Внутрь вводились иголки. Кто знает, что еще они делали с ней?»

После окончания эксперимента пациентка вернулась в свой барак – и потом исчезла с радаров докторов.

«Почему-то Менгеле забыл про нее, — рассказывает Полгар. – Я была очень маленькой, и беременности не было видно. Ей повезло. Иначе они бы покончили с ней, и со мной тоже».

Спустя месяц к Вере подошла «еврейская женщина-врач», возможно, гинеколог Гизелла Перл. Она предупредила Веру об ужасных последствиях – что матери обычно «исчезают» вместе со своими отпрысками после родов – их отправляют в газовые камеры. Она предложила сделать Вере аборт.

«Я пообещала подумать, потому что она настаивала на этом, — говорит Вера на кассете. – Я сказала, что еще слишком молода, чтобы умирать, и она хотела спасти меня». Но в ту ночь Вера вспоминал о своей матери, которая словно бы сказала ей: «Верушка, ты на восьмом месяце. Не делай этого, потому что твой плод живой и готов покинуть твое тело. Верь в Б-га и Всевышний будет с тобой. Может быть, случится чудо. Но не делай этого».

На следующий день Вера дала врачу свой ответ: она будет рожать. Это случилось 21 декабря в бараке лагеря С.

«Я почувствовала боль и сказала главной по бараку, что мне плохо. Она велела мне забираться наверх и помогла мне родить твою мамочку, — рассказывает Вера. – Она знала, как это делать, потому что она была дочерью врача, и знала, как помочь женщине во время родов. Она принесла теплой воды и чистые тряпки. Она подержала пару щипцов в горячей воде, чтобы простерилизовать их, прежде чем обрезать пуповину. Так что все прошло довольно легко».

Ребенок весил 1 кг. «Мамочка была такая слабенькая и такая маленькая, что даже не плакала. И поэтому никто не знал, что она родилась».

Спустя 3 часа после родов Вере пришлось оставить ребенка в бараке и выйти наружу для переклички.

И незадолго до освобождения лагеря случился еще один страшный инцидент. С криками «Шнелль! Шнелль!» (Быстро! Быстро!) – немецкие охранники стали сгонять заключенных в тоннель под лагерем. Там им сказали, что их убьют. Этого не случилось, но с тех пор Вера смертельно боится тоннелей, и однажды, когда в Торонто застрял поезд метрополитена, она временно потеряла рассудок и с криками требовала выпустить ее.

После этого случилось еще одно чудо.

В день освобождения в Аушвице родился еще один ребенок, Гиоргий Фалуди. Его мать помогала Вере с родами. Теперь пришла очередь Веры. У женщины не хватало молока, чтобы накормить сына, и его кормила Вера. Это было начало долгой-долгой дружбы. Две семьи – Фалуди с сыном и Бейн с дочкой – вместе возвращались в Венгрию. На протяжении следующих нескольких месяцев Вера одна кормила обоих детей и помогала Фалуди найти мужа и вернуться в ее родной город Мисколк. Война кончилась.

В Будапеште врачи советовали Вере дать девочке умереть, такая она была немощная. Но вот один из них осмотрел девочку повнимательнее. «Он держал меня как цыпленка, за ноги и вниз головой. Он хотел посмотреть, попытаюсь ли я поднять головку. И я попыталась. Тогда он сказал: «Мы можем позволить ребенку жить».

Самой большой проблемой в те первые годы были мои кости, которые были очень слабыми – Ангеле даже ходить не разрешали, а возили в тележке – в школу и обратно. «На улицах все смотрели на меня, — рассказывает Ангела, — И думали, что я – кукла, а не ребенок. Мою мать называли сумасшедшей».

Со временем, однако, благодаря хорошему питанию и заботе кости укрепились, и в 6 лет она смогла пойти без посторонней помощи. Ангела до сих пор очень хрупко сложена, ходит прихрамывая, ее рост менее 1,50 м. Но это ее не смущает. Сейчас она занимается на компьютерных курсах и ее состояние и прошлое ее не тревожат.

Спустя 60 лет после появления на свет она много думает о свей матери, которая скончалась 13 лет назад в госпитале в Торонто. Это был печальный и жестокий конец яркой жизни. Тело Веры было поражено раком – позвоночника и легких. Лежа в постели, парализованная, она видела сны об Аушвице.

«Она все твердила: «Менгеле на пороге», — рассказывает Полгар. – Это было ужасно. Никакой морфин не мог убить ее кошмары даже в последние минуты ее жизни».

Вера Полгар, ранее Вера Бейн, урожденная Вероника Отвос, скончалась в возрасте 73 лет 28 января 1992 года – через день после годовщины освобождения Аушвица. «Она не хотела умирать 27 января, — говорит Полгар. – Она растянула страдания до следующего дня».