А начиналось все обыденно. Летним днем 1771 года Петр и Трофим отправились купаться на реку. Когда мужики остались без одежды, заметливый Трофим не обнаружил у Петра гениталий...
Мистический кастрат — исчезнувший русский тип. Пухлый мужчина с желтым бабьим лицом теперь не культурный феномен, а игра природы. В наши дни скопца не встретишь на ярмарке, да и ярмарку тоже не встретишь, разве только близ метро торгуют какой-нибудь белорусской завалью. Где скопцы держали меняльные лавки, теперь рестораны и гастрономы. На месте дома в Литейной части, где квартировал мессия Кондратий Селиванов, ныне располагается детский сад. Раньше, еще при Александре, в этом доме от скопца-спасителя принимали причастие светские дамы и генералы.
Министр просвещения Голицын и генерал-губернатор Толстой сливались в молитвенном экстазе под чтение духовных стихов. Говорили, что и царь заявлялся к ересиарху. Впрочем, последнее — слухи.
А начиналось все обыденно. Летним днем 1771 года Петр и Трофим, два однодворца из деревни Масловка, что в Орловской губернии, отправились купаться на реку. Когда мужики остались без одежды, заметливый Трофим не обнаружил у Петра гениталий. Однодворец с его пытливым умом не мог пройти мимо этого обстоятельства. Петр неохотно отвечал на вопросы Трофима, сказав лишь, что кастрировал себя сам, «единственно дабы не соединяться с женою плотски».
Попросил об увиденном никому не говорить. На том и разошлись наши купальщики. Трофим не выдержал и рассказал жене Дарье. Дарья заподозрила неладное и рассказала приходскому попу. Поп рассказал в духовном правлении, да к тому же отправил в правление Дарью для дачи показаний. Началось следствие.
Комиссия во главе со следователем Волковым выяснила следующее. За восемь лет до описанных событий в деревне объявился некто Андрей Блохин. Он был человек с биографией. Родившись в крестьянской семье, в 14 лет постреленок покинул родную деревню и отправился странствовать. Сначала Блохин ходил по дорогам России в одиночестве, через какое-то время прибился к двум нищим, слепому и поводырю. Ходили по ярмаркам, просили подаяние. Шесть лет ходили. На седьмой год в жизни Андрея произошла встреча.
Некто Михайло Никулин, хлыст, да к тому же учитель веры, познакомил Андрея с христовщиной. Секта хлыстов (христовщина) в XVIII веке переживала бурный расцвет. По России ходили христы и богородицы, впадавшие в исступление на радениях (молитвенных собраниях) и предрекавшие скорый конец света. Хлыстам запрещалось пить, курить и иметь плотские сношения.
Придя в себя после операции, Блохин продолжил свое хождение по России. Но темпы были уже не те, и вместо бесцельного блуждания между ярмарками кастрат решил нести оскопление в массы, осев близ знакомой читателю Масловки. Первым под руку подвернулся некто Кондратий Трофимов, тоже странник и старый знакомый Андрея.
Вдохновленный проповедью, Кондратий взял нож, отправился в баню (гигиена!) и принялся резать. Вышло затруднение: решимости закончить начатое у робкого путешественника не оказалось. На счастье рядом оказался Блохин, а у Блохина под рукой снова нашлось каленое железо. Этим-то железом и было сделано все необходимое. С тех пор Кондратий сам научился проводить оскопление и стал ближайшим соратником и помощником Андрея.
Без помощников было никак. Блохинская идея попала на благодатную почву в Масловке и окрестных деревнях. Селения были повально хлыстовские. Кормчий местного корабля богородица Акилина Ивановна тепло встретила пришельцев и даже объявила Андрея своим сыном (Христом) и спасшимся Петром III одновременно (старушка считала себя Елизаветой, а про Гольштейн-Готторпскую династию слыхом не слыхивала). В течение ближайших восьми лет от желающих лишить себя гениталий не было отбоя.
В очередь к оскопителям выстраивались масловские пейзане. И даже учитель Михайло Никулин лег под нож к своему ученику. Только в ходе допроса Блохин упомнил 61 оскопленного.
Какой такой особой силой убеждения обладал этот беглый крестьянин, что люди с такой готовностью лишали себя половых органов, — неразрешенный вопрос. Да, Масловка и деревни вокруг — сплошь сектантские. Да, воздержание и умерщвление плоти. Да, последние времена. И все-таки? Все это подводит к ответу, но не является им.
Историк А. А. Панченко считает, что массовое увлечение кастрацией связано с насаждением картошки на русских полях. Привезенный Петром корнеплод вызывал у отечественного землепашца омерзение и долго не приживался. По легенде, сметливый мужик, которого черт заставил засеять картофель и принести всходы, вместо плодов бесовского растения подсунул нечистому собственные тестикулы. Бес был обманут, а мужик, пусть и не без ущерба для здоровья, избежал греха. Панченко предполагает, что также хотели поступить и масловские хлеборобы. Прямых доказательств этой версии нет ни в одном источнике, но ничего более убедительного наука пока не предлагает.
Крестьянам, желавшим обмануть лукавого, следствие запутать не удалось. Вслед за судебным разбирательством их ждало наказание. Рассудили: непутевые масловские мужики злого умысла не имели, а просто сбились с пути. Высекли батогами тех, что побойчее, а остальных распустили по домам и приказали местным властям следить за провинившимися, «дабы воздержаны были от всяких неистовств». Блохина отправили в Нерчинск, где он и сгинул среди сухой забайкальской степи.
Кондратий Трифонов, первый ученик Блохина, от суда сбежал. Посчитав, вероятно, что титулы в краю росомах и кедра навряд ли понадобятся учителю, сметливый ученик объявил себя Искупителем и в этом качестве отправился в путь. Сделавшись из Трифонова Селивановым, первозванный скопец нашел пристанище на фабрике Лугинина в Алексинском уезде Тульской губернии. Место было намоленное.
Фабричный писарь Ретивый и несколько рабочих оскопились, пока Блохин еще был на воле. Коллектив на фабрике оказался сплоченным. К приходу мессии сотрудники остались без гениталий почти поголовно.
Перед осевшим на фабрике мессией открываются широкие перспективы. Фабричные закупали сырье по деревням, снаряжая для этого экспедиции из числа сотрудников. Вместе с ними ездил по средней полосе и Селиванов, рисуя перед крестьянами заманчивые картины кастрации и дальнейшего спасения. Кондратий особенно полюбился мужикам деревни Сосновка Моршанского уезда Тамбовской губернии.
Крестьянин Сафон Попов, зажиточный сосновский большак, принял решение: с половыми органами необходимо расстаться всей семье. Сказано — сделано. Семью Попова Селиванов любил: не просидев на фабрике и пяти лет, искупитель переезжает к столь почитавшим его «детушкам». Покой и благоденствие, царившие тогда среди сосновских скопцов, вскоре были нарушены поминавшимся уже следователем Волковым. Селиванов вновь скрылся, успел даже добраться до Москвы, но в древней столице Кондратия все-таки схватили. Под конвоем несчастного самозванца провезут через Тулу, Тамбов, наконец Сосновку, где высекут на глазах у преданных поклонников. После экзекуции конвоиры, сжалившиеся над еретиком и умиленные плачем сосновцев, позволят подать ересиарху парного молока и продолжат свое невеселое путешествие в Сибирь. Сначала в Нерчинск, оттуда — до Иркутска, где и проведет ближайшие 20 лет своей жизни наш Кондратий.
Эти его злоключения позже лягут в основу автобиографии «Страды и похождения Кондратия Селиванова». Страсти Селиванова по Селиванову, вольные переложения библейского текста веселеньким раешным стихом («сижу я в Туле на крепком стуле») — скопческое евангелие. Хотя бы один список этого сектантского самиздата еще полтораста лет будет храниться в доме у каждого правоверного кастрата.
Дело Кондратия, прошедшего под конвоем добрую треть Евразии, в обжитой части России продолжили ученики.
Вскоре к крестьянам подтянулись купцы и мещане. Резать себя начали и в Петербурге. Столичные купцы первой и второй гильдий открыли свои двери для дурковатых пророков и небогатых кастратов со всей России. В светлицах у негоциантов радели, в подвалах увечили вновь обращенных. И в каменных петербургских домах, и в темных деревенских баньках сотни, если не тысячи, принимают «царские печати» и «седлают белых коней» (все синонимы оскопления).
Купцы вкладывают свои деньги в привлечение новых верующих. У скопцов заводится капитал. С сектой пытались бороться, но особого успеха это не приносило. Оскопленных женщин (за неимением тестикул им прижигали соски и обрезали половые губы) выдавали замуж за солдат. Кастратов мужского пола в солдаты отдавали. На поверку эта мера оказалась непродуктивной и даже вредной. Стоило в полку завестись скопцу, а пуще того — нескольким, как пара десятков служивых разом лишали себя половых органов. Отчего эта идея так прижилась в военной среде, осталось неясным, однако скопцов начали отправлять в Сибирь, по следам Селиванова.
Селиванов провел в сибирской ссылке около двадцати лет. Сосновские «детушки» пытались вернуть своего наставника и раньше. Рядили даже экспедицию по велению пророчицы Анны Поповой, дочери знакомого читателю Сафона. Доброхоты дошли до Иркутска, сумели даже встретиться со своим «батюшкой», но выкрасть его им так и не удалось.
Несмотря на провал сектантской авантюры, в 1797 году, а возможно и раньше, Селиванов снова оказывается в России. За год до этого на престол взошел император Павел, и некоторые из выдававших себя за его умершего при неясных обстоятельствах отца получили амнистию. Вероятно, император виделся с ересиархом лично, но о чем они говорили — неизвестно. Так или иначе, по итогам встречи многострадальный ересиарх был направлен в Обуховский смирительный дом.
В тоскливой обстановке психиатрической лечебницы Кондратий сходится с неким Еленским, камергером польской короны. Проповедь Селиванова находит живой отклик в душе склонного к мистицизму поляка. Этот светский повеса, оказавшийся в заведении по политическим резонам, прерывает лечение с воцарением Александра Павловича. В 1802 году он берет на поруки Кондратия Селиванова, и тот выходит на волю.
Общение с лжехристом произвело переворот в камергерской душе. Проект обустройства России на новых началах рождается у придворного поляка тотчас же по выходе из смирительного дома. В общих чертах суть его заключается в следующем: любое государственное учреждение, будь то полк, военный корабль или государственный совет, должно иметь при себе пророка-скопца в качестве консультанта. Предусмотрительный Елянский понимал, что образный язык пророчеств не всегда будет ясен людям военным, и при скопце завещал иметь толмача. Селиванов должен был стать первым царским советником. Себе камергер отводил роль верховного главнокомандующего.
Письмо с изложением своего проекта Елянский отправил на имя государя. Неизвестно, был ли проект рассмотрен достаточно тщательно. Знаем лишь, что автор его вскоре после отправки был сослан в Суздаль, где и прожил остаток дней в монастырской тиши. Селиванов, лишившийся поручителя, в сумасшедший дом возвращаться не стал. С него было взято обещание прекратить кастрации, к которому он отнесся весьма формально, и лжехрист был оставлен на воле.
Первые годы царствования Александра Павловича — время великосветского увлечения мистикой. Загадочное брали откуда только можно: и франк-масонство («Война и мир»), и святочные гадания с зеркалами и башмачками («Светлана») — все шло в дело. Ко двору пришлось и скопчество. Вышедший из Обуховской лечебницы Селиванов скоро сделался очень востребован в петербургском обществе. Он поселился в Литейной части, у богачей купцов Ненастьевых.
В доме на Ковенском переулке он занимал весь второй этаж. Среди позолоченных ангелочков и бутафорских облачков тучный и вялый старик в шлафроке, встречая посетителей, развалясь полулежал на подушках. Иногда он спускался вниз, к радеющим, махал им батистовым платочком, приговаривая: «Покров мой святой над вами». Чаще поднимались к нему: офицеры, барышни, министры принимали от него причастие — какую-нибудь баранку или сушку. За счастье почитали, если даст от себя несколько волосинок. Отстриженные кусочки мессии расходились по амулетам. В Ковенском переулке по вечерам было некуда встать карете. Радел весь Петербург. Экстатические пляски под «Дай к нам, Господи, Иисуса Христа» (зачин скопческой молитвы) потеснили вальс и мазурку. В 1805 году пронесся слух, что лично государь спрашивал у самозванца совета насчет ведения войны с Наполеоном, что вдохновило Пушкина на написание «Сказки о золотом петушке» («Вот он с просьбой о подмоге / Обратился к мудрецу / Звездочету и скопцу»).
Это время скопцы называли золотым веком. В памяти сектантов Александр Павлович стал своим государем, вторым после Христа-Петра III. Скопческое предание: Александра разбудили во дворце среди ночи. Сказали, надо ехать в Сенат.
Император, покорный обстоятельствам, оделся и поехал. Сенаторы потребовали снять штаны. Император снял. Император оказался скопцом, отчего сенаторы пришли в негодование и грозились убить монарха. На удачу, мимо сената проезжал великий князь Константин Павлович. Услышав шум, он забежал и саблей отрубил сенаторам головы, защищая брата от нападок сановников.
Поступок расстроил дядю до глубины души. По его настоянию Селиванов был отправлен в Свято-Евфимиевский монастырь в городе Суздале, где вел с монахами душеспасительные беседы и умер в 1832 году. Могила Селиванова стала местом паломничества. Адепты вырыли рядом с ней небольшие ямки и опускали туда баранки на веревочках, чтобы позже ими причаститься.
По-женски полный и безбородый мужчина в черном сюртуке старинного кроя к смерти Селиванова превратился в городской типаж. Служит такой скопец в меняльной лавке, которую сам и держит, пьет чай с сахаром, экстатически пляшет в кругу единоверцев. По стенам в лавке — лубки и гравюры. Потом появились и фотографии. Фотографироваться скопцы любили. С изобретением фотоаппарата по всей России открываются сектантские фотоателье. Свои фотокарточки шлют друг другу скопцы от Риги до Олекминска. Канон скопческого фотопортрета: суровое лицо и белый платочек, положенный сверху отсутствующих гениталий в знак чистоты.
Женщину-скопчиху на улице не встретить. Она заперта в мастерской, где вместе с другими худосошными девицами плетет пояски и шелковое белье. Жизнь вроде монастырской: пост, труд и молитва. Принцип работы, что в мастерской, что в меняльной лавке, один. Детей из небогатых семей, родственников скопцов отправляют в город на приработок. Подросток работает и радеет и, слово за слово, принимает оскопление. Потом может вернуться в деревню, а может остаться в городе. Прямых потомков у скопцов по понятным причинам часто не находилось, и унаследовать лавку — пик скопческой карьеры.
Мастерские располагались, как правило, в невысоких, в два этажа, каменных домах. Рогожин из «Идиота» жил в таком, на углу Садовой и Гороховой. Ворота наглухо закрыты, за воротами — собаки. Из окон, плотно занавешенных, в канун праздников — молитвенный вой. Внутри — всегда порядок. Герань и кисея, чай из блюдца. Как и в лавках, фотографии по стенам. Портрет Селиванова. Из книг — Евангелие, «Страды», часто — русско-румынский разговорник, а в нем — немного румынских лей (скопцы бежали в Румынию от преследований). Благолепие нарушается запахом немытых ног: радеют босиком, оставляя обувь в прихожей.
По всей империи и за ее пределами (Румыния) скопцы обменивались фотографиями, пророками и деньгами. Пророки ходили по скопческим домам, пили чай, «ходили в слове» (пророчествовали по-скопчески). С ними передавались письма и деньги.
Старые девы и странные мужички, предрекающие Антихриста, поддерживали связь между сектантами по всей России. Все скопцы были заочно между собой знакомы и заочно доверяли друг другу. Потерять доверие значило оказаться выброшенным из общины во враждебный мир. Беднягу кастрата русское общество вне секты принимать отказывалось.
Если случится, что общину разоблачат, — сектант проявит изобретательность и не выдаст своего оскопителя: кого-то посадил на рога бык, кто-то топором хотел срезать нарыв, кого-то покалечил француз в Отечественную войну, кто-то говорил, что так и было.
За пределами России скопцов не преследовали. В Бухаресте, Яссах и Галаце скопцы занимались извозом, закупая лошадей у новоросских единоверцев. Вместе с давлением властей скопцы-эмигранты утрачивают былую сплоченность и рвение. Все большее обмирщение сектантов (кто-то даже венчал своих произведенных до операции детей) не устраивало кастратов-ортодоксов. Ровно через сто лет после первого процесса, в 1872 году, в Галаце несколько верующих объявили себя «избранием» и стали блюсти скопческое благочестие на дому у богатого скопца Куприянова.
Среди ходивших к Куприянову был некто Кузьма Лисин. Роста он был среднего, с лицом вытянутым, аккуратным пробором на голове и блеском в маленьких глазках. Этот ничем не примечательный внешне человек полюбился Куприянову… Лидер «избрания» стал выделять Кузьму среди прочих и предсказывал ему великое будущее (мол, «прорастет древо от земли до неба»). Но все-таки Лисин, вероятно, переоценивал расположение Куприянова, когда предложил тому пожертвовать всем имуществом в пользу общего дела. Произошла ссора.
После размолвки Лисин в компании двух других «избранников» гулял в окрестностях Галаца, когда вдруг, взойдя на холм, провозгласил: «Я, Саваоф, в свое сына второго искупителя, ты мой сын возлюбленный». Товарищей своих скопец тут же провозгласил Иоанном Богословом и Василием Великим. Подумав, добавил, что Василий Великий справится и с обязанностями Богородицы, и стал величать спутника не иначе как «мать-благодать».
Момент для провозглашения нового Христа, Петра III и Селиванова в одном лице, видимо, был выбран удачный. Галацкие изуверы сочли появление Лисина вторым пришествием Искупителя. Новый лжехрист отправился покорять Россию. Пророки в городах и деревнях Молдавии и Новороссии признавали новоявленного Спасителя один за одним. План был таков: собрать армию из 144 тысяч скопцов и отправиться в Москву, где Лисин воссядет на престол и начнет вершить праведный суд над грешным миром. Скорый арест Лисина и его спутников, шедших уже в сторону Первопрестольной, не дал осуществиться этим амбициозным намерениям.
Лисина и его товарищей отправили в ссылку, где их ждал новый удар. Большинство скопцов, живших вдалеке от Румынии и румынского религиозного кризиса, признали второго Искупителя за раскольника и самозванца.
Провалившаяся лисинская реформация никак не затронула простого скопца. «Белые голуби», как называли себя верующие, как и раньше, плели пояски, меняли деньги, фотографировались, молились и богатели. В 1872 году, тогда же, когда арестовали Лисина, стала известна на всю Россию моршанская община. В подвалах скопческого дома обнаружили миллион рублей золотом. Моршанцы вели дела по всей России и налаживали торговлю с Лондоном. Найденные деньги конфисковали, но вплоть до самой октябрьской революции скопцы не унимались и продолжали наращивать капитал.
Революцию скопцы встретили скорее благосклонно. В первые годы советской власти сектанты — союзники большевиков, носители стихийного, народного социализма, так считает Ленин. При комиссариате земледелия создается ОргКомСект, орган, ведавший наделением сектантов землей и организацией совхозов на религиозных началах. Хлыстовский совхоз «Лесные поляны» находился под личным наблюдением умирающего в Горках Ленина. Издается газета «Сектант-коммунист». Главный инициатор сближения с религиозными меньшинствами, религиовед-большевик, председатель совнаркома, В. Д. Бонч-Бруевич состоит в переписке с несколькими скопцами, и те поздравляют его с установлением диктатуры пролетариата.
Разочарование, впрочем, приходит довольно скоро. Кастратов-капиталистов записывают в категорию лишенцев. Революционные массы взбудоражены рассказами о скопческих богатствах. Респондент Бонч-Бруевича Латышев в своем письме описывает нападение экспроприаторов на скопческую квартиру в Уфе.
Мужчин и женщин пытали, поднося горящие свечи к остаткам половых органов. Хотели знать, где зарыт клад. Некоторое успокоение приносит НЭП, да и то ненадолго: те, кому удалось хоть как-то поправить свои дела, теряют все вновь к началу первой пятилетки в 1928 году.
Через два года после того, как новую экономическую политику окончательно свернули, Советский Союз узнает из газет о судебном процессе над группой ленинградских скопцов. Жившие в доме на Ковенском переулке (в нем подвизался еще Селиванов) ткачихи фабрики им. Желябова были сплошь с изувеченной грудью и обрезанными гениталиями.
Процесс 1930 года — последнее достоверное упоминание о секте скопцов. Латвийские газеты, правда, писали, что в Риге в 1994 году доживали еще свой век два старичка-кастрата, но ничего конкретного о них выяснить не удалось. Скопчество всего на 13 лет пережило породившую его империю и отправилось в прошлое вслед за лейб-гвардией, табелью о рангах и дореформенной орфографией.
Обман раскрылся, и доверие навсегда потеряно.
Как можно было так долго не видеть правду?
Когда разрываются узы любви, остается только безмолвная боль.
Жизнь действительно может удивить в любом возрасте.
Что, если любовь перерастает в настоящий шок?
Настало время расплатиться за все кровные обиды.