Ширвиндт написал пронзительное письмо из больницы: «Снаряды рвутся рядом»

Письмо из больницы!

«Мне бы больше хотелось иметь безвестность здоровым, чем славу в реанимации»

Александр Ширвиндт в больнице. Лечится от коронавируса — как он говорит, от модной болезни.

Телефон, взорвавшийся от звонков с момента госпитализации, выключил.

Как он говорит: Больница — самое подходящее место для философствования.

«К Новому году наш театр выпустит открытку. На ней — я в маске и текст арии Мистера Х. Актуально. Последний куплет, если помнишь, такой:

Устал я греться у чужого огня, Но где же сердце, что полюбит меня.

Живу без ласки, боль свою затая… Всегда быть в маске — судьба моя.

Имре Кальман. Оперетта «Принцесса цирка». 1926 год.

Больница, конечно, самое подходящее место для старческих философствований. Вот лежу с модным заболеванием под опекой врача от Бога Маши Лысенко.

У нас все вокруг думают, что паника с вирусом — чья то провокация. Нет, это не так и, говоря нашим театральным шершавым языком, идёт генеральная репетиция апокалипсиса…

Страшно усилился падеж друзей.

У меня всегда существовало ощущение, что такие титаны, как мои друзья Кобзон, Говорухин, Захаров, Виктюк, Джигарханян, Жванецкий не приспособлены к понятию «гроб».

Но они ушли, и начинаешь думать, что…

Немного хочется поразмыслить. Сегодня снаряды рвутся рядом, кончается эпоха моего поколения.
Кто-то ещё держится. На даче теплится под прикрытием уникальной ласки Олечки Остроумовой мой друг Валечка Гафт — человек, который на моих глазах одним пальцем поднимал десятикилограммовые гири.

И стойкий, и великий «оловянный солдатик» Малого театра Юрочка Соломин, опершись на палку, получает на Поклонной горе на ветру очередного «Героя» от президента, совершенно не слыша уникального цыганского многоголосья во главе с солистом Колечкой Сличенко.

На ощупь руководит театром уникальная Яновская, а я сам умоляю давно отпустить меня на вольные хлеба, хотя мучного давно уже не дают. И так далее…

К чему это я? Нет, дорогие мои, раз вы уж меня нашли в больнице, так вы уж меня дослушайте.

Рынка (в кавычках) Захарова, Любимова, Волчек, Фоменко и т. д. сегодня нет.

Есть вековые отстраненные структуры так называемого великого русского репертуарного театра, который судорожно кончается под ударами менеджеров и коммерсантов.

И все равно — убить этот театр невозможно.

Но, хороня сегодня ближайших друзей, я с каждым разом убеждаюсь в необходимости по ТВ рубрики «жизнь после жизни».

В этой связи очень мне несимпатичны круглосуточные сериалы об ушедших звёздах…

Все эти сериалы — нищенские потуги, подделки, с псевдодокументальным ореолом.

Парадокс в том, что чем талантливее эти поиски и искреннее попытки, тем вторичнее результат. Зачем безмерно и разнообразно талантливой Нонночке Гришаевой играть Гурченко? Ей надо играть Бовари или ибсеновскую Нору. Зачем заклеивать великолепного Маковецкого гуммозом и картоном под Ивана Грозного?

Ибо судьба этого талантливого артиста — Бунин и Куприн. Играть надо Бомарше, а не Смоктуновского. Смоктуновским надо становиться.

К чему это я? Я не напрашивался — вы сами позвонили.

И ты обещала не спрашивать, как я себя чувствую. Вот я тебе и не ответил.

Но при этом ты ещё спросила меня, как я переживаю неожиданно нахлынувшую на меня популярность в связи с заболеванием.

Я тебе скажу, что мне бы больше хотелось иметь безвестность здоровым, чем славу в реанимации».

(публикация «MK.RU«)

Загрузка ...
Медмафия