Громко хлопнула дверь в спальню. Люба вздрогнула, часто заморгала и быстро спряталась в шкафу — за стеной послышался громкий возбуждённый разговор родителей на повышенных тонах, переходящий в крики, следом послышалось, как что-то громко упало (наверное, стул), а потом мама начала плакать.
Отец что-то громко говорил, срываясь на брань, мать нервно отвечала, в ответ мужчина бранился ещё сильнее, и казалось, что конца этой перебранке не видно.
Любаша забилась поглубже, в самый угол. Зажмурилась и принялась мерно и глубоко дышать, слушая, как воздух выходит из лёгких. В шкафу было темно и не так громко, как снаружи. Одежда приглушала звуки, пахло деревом, вещами и немного пылью.
Люба нащупала какое-то мягкое и круглое нечто, потянулась и выудила из-под пальто мишку. Потрёпанная игрушка, оказывается, не пропала! Она здесь, рядом, а мама говорила, что выбросила её! Девочка прижала к себе старого друга и легла на ворох одежды, свернувшись калачиком.
Проснулась от маминого возмущённого возгласа:
– Нет, вы гляньте на неё! Я уже морги собралась обзванивать, а она спит! Вылезай! — она схватила дочь за руку и вытащила из тёмного нутра гардероба. Щурясь на включенный свет и потирая глаза, сонная девочка хлопала ресницами и приходила в себя после сна. – Есть хочешь? — спросила мама и потянула дочку за собой в кухню.
– Хочу… — сонно ответила Люба и зевнула.
– Садись, ешь. — мама поставила на стол тарелку с остывшей манной кашей.
Молча глядя на маму, дочь послушно ела — знала, что если закапризничает, мама будет ругаться, и может оставить без ужина и любимого печенья с молоком.
– А где папа? — тихо спросила Люба. – Спит?
– Нет. Он ушёл. — ответила мама и нахмурилась, поглядывая в окно.
– На работу? — не унималась девочка, зубами снимая кашу с ложки.
– Нет. Не спрашивай меня! Не знаю я! — крикнула мать и вскочила из-за стола, приложив руку ко рту.
Люба заметила, как задрожали её губы, а глаза сильно заблестели, но больше рассмотреть не удалось — мама закрылась в ванной, откуда послышалось сдержанное рыдание. Доев кашу, Люба поставила тарелку с ложкой на стол рядом с мойкой, подвинула табурет к холодильнику, взобравшись на него, достала пачку молока и не спеша опустилась на пол.
Деловито, по-взрослому, как ей казалось, налила молока в чашку и вернула упаковку на место. Потом также серьёзно, как только может четырёхлетняя девочка, вернула табурет на место, открыла пачку сливочного печенья и окуная румяные квадратики в чашку, откусывала размякшие кусочки и причмокивая, облизывалась.
Мать вышла через несколько минут, когда дочь уже разделалась с несколькими печеньками и почти допила молоко.
– Ты закончила? — устало спросила мать.
Девочка отрицательно замахала головой.
– Когда доешь, убери всё за собой и иди спать. — женщина, шаркая тапочками, ушла, оставив Любу одну.
Снова табурет проскрипел по полу к мойке. Сложив тарелки и чашки в раковину, Люба открыла кран и наполнила водой чашку и тарелку — мама всегда так делала, и говорила, что после этого легче мыть посуду.
Люба тоже пробовала помогать, но мама сказала, что у неё пока не получается, и приходится за ней всё перемывать, поэтому сейчас она даже не стала пытаться, а поставила табурет под стол и щёлкнув выключателем, вернулась в свою комнату.
Из спальни не было слышно ни звука. В последнее время мама с папой так часто ругались, что Люба даже забыла, а было ли раньше как-то иначе. Она привыкла засыпать одна в обнимку с любимой игрушкой.
Теперь к серому зайцу с длинными ушами добавился вернувшийся из шкафа плюшевый золотистый мишка, и девочка положила игрушки на подушку справа и слева от себя. Поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, она поглаживала зверят и спустя несколько минут заснула.
Ей снился сон, в котором они, как раньше, счастливы втроём. Папа несёт её на плечах, а мама весело смеётся и просит быть осторожней, придерживая маленькую дочь за ножку. Жаль, что в их сегодняшней жизни таких моментов совсем не осталось.
Папа часто задерживается, а иногда даже не приезжает домой с работы. В такие ночи мама тихо плачет в подушку, думая, что дочь не слышит, но маленькая Люба на цыпочках подходит к двери в спальню и прислушивается.
Один раз она зашла без стука в надежде пожалеть маму, но та, едва увидев её, крикнула, прикрыв лицо одеялом:
– Выйди сейчас же!
Испуганная девочка бегом вернулась в комнату и больше не рисковала мешать маме.
Мама всегда была строгая, не любила тискать дочь, редко говорила ласковые и утешающие слова, редко брала на руки, прижимала к себе. Люба принимала такое поведение как само собой разумеющееся, ведь другого обращения не знала. И сама тоже была замкнутой и тихой, редко жаловалась, не надоедала,
и почти не озорничала. В детском саду сидела в уголке и тихо играла с куклами, в драки не ввязывалась и голоса никогда не повышала.
После папиного исчезновения мама возила её в садик, забирала, а папа всё не появлялся. Наконец, её одели и куда-то повезли, только куда — Люба спросить побоялась. Они подъехали к высокому зданию, отделанному светло-коричневой плиткой, с широким крыльцом и навесом.
У входа их ждали папа, бабушка и какая-то чужая тётя, натужно и неискренне улыбающаяся излишне широкой улыбкой и тянущей к ней руки. Потом папа с мамой куда-то ушли, а её оставили с бабушкой, которая усадила девочку в кресло в коридоре, и сказала:
– Сиди тихо и молча. Здесь работают взрослые серьёзные люди и им нельзя мешать.
Девочка кивнула и прижав медведя, замерла. Сама не заметила, как уснула, проснувшись от того, как её теребит за плечо отец.
– Просыпайся, Люба. Поедешь со мной. Теперь мы будем жить вчетвером — я, ты, бабушка и…
– Мама? — с надеждой спросила девочка.
– Нет. Тётя Кристина. Это моя новая жена. — отец поманил ту самую женщину, улыбающуюся во весь рот.
– Привет, детка! — приторно сказала она и погладила девочку по руке наманикюренными пальцами. – Меня зовут тётя Кристина. Но если хочешь, можешь меня звать мамой! — она сжала пальцы Любы, но девочка отдёрнула руки, хмуря брови.
Наконец, к ней подошла мама. Она взяла дочь за руку и отвела в сторону, где строго сказала:
– Люба, ты будешь жить с папой теперь.
– А ты?
– А я буду тебя ждать по выходным.
– Почему? — глаза дочки налились слезами.
– Потому что. — она вдруг выпрямилась и раздражённо сказала: – Так бывает! Вырастешь — поймёшь! — она снова взяла за руку. – А теперь иди! — и подтолкнула девочку, не понимающую, что происходит.
Посередине пути Люба остановилась и замерла. Несколько шагов, разделяющих её, маму и папу, казались непреодолимо длинной дорогой, шагая по которой, она теряла всё — счастье, любовь и тепло двух самых близких людей в её жизни. И пусть они в последнее время часто ссорились — роднее их у неё всё равно никого не было.
Отец, увидев, что она застыла, сделал пару шагов и взяв за руку, повёл за собой. Люба всё оглядывалась в надежде, что мама остановит его, но та развернулась и быстро ушла.
Папа привёз всех в их дом, в котором некоторое время сам не жил. Очень быстро на месте маминых вещей оказались вещи тёти Кристины, а гостевая комната теперь была комнатой бабушки.
Не сказать, что жизнь девочки сильно изменилась — Кристина тоже не горела желанием привечать малышку, и чаще с ней занималась бабушка. Правда, и у неё было немного времени на внучку — она постоянно была занята по хозяйству — то готовила еду на кухне, то прибиралась, то возилась в саду, и на Любу у неё не оставалось сил.
Отец был постоянно на работе, поэтому вечерами и в выходные она сидела у себя в комнате или гуляла по саду, разглядывая деревья и цветы. А когда у папы и Кристины родился сын, на дочь от первого брака почти не обращали внимания, предоставив самой себе.
Удивительно, но она росла послушной и спокойной, а когда в детском саду их начали учить чтению и счёту, выучилась самая первая, чем немало радовала воспитателей.
Видя усердие ребёнка, они приносили из библиотеки книги и читали их вместе с девочкой, поэтому к окончанию детского сада Люба вполне сносно читала. Педагоги не знали, что дома она достаёт книжки из шкафа и тихонько читает их вечером, пока взрослые заняты собой и братиком.
В очередные выходные отец повёз Любу к матери. Увидев дочь, она сдвинула брови и не здороваясь с бывшим супругом, завела девочку в квартиру.
– Заходи. — подтолкнула она дочь внутрь. Поставив чайник, спросила: – Ты есть хочешь?
– Нет. — покачала головой девочка.
– А я даже и не знаю, зачем спросила… — ответила мать и вдруг громко разрыдалась, напугав дочку.
– Мама, не плачь! — Люба подбежала к матери. – Тебе больно?
– Нет, Люба. Но мне плохо, очень плохо…
– Почему?
– Потому что у меня совсем нет денег… — всхлипывала мама.
– Попроси у кого-нибудь. — Люба искренне хотела помочь маме.
– Мне не у кого просить… — ответила мама и вдруг подняла на ребёнка глаза: – Но мне можешь помочь ты! — она схватила Любу за плечи. – Ты знаешь, где папа хранит деньги?
– Нет, но я могу узнать, если ты хочешь. — с надеждой ответила девочка.
– Узнай, пожалуйста! И принеси мне немного денег. Я знаю, у папы их много, и если ты возьмёшь несколько бумажек, он даже и не заметит! Только тебя я могу об этом попросить! — мать прижала к себе дочь, отчего у той захватило дыхание, а на глаза навернулись слёзы.
Люба изо всех сил обняла маму и ткнулась носом в её шею. Шея мамы пахла какими-то сладкими цветами, а ещё свежестью и лимоном. Сбоку пульсировала вена, которую девочка осторожно потрогала и уткнулась носом в мамино ухо.
– Только никому не говори, хорошо? — мама смотрела на дочь горящими глазами и целовала. – Это будет наш с тобой огромный секрет!
– Хорошо, мамочка.
– Обещаешь?
Люба кивнула и всё никак не хотела отпускать маму из рук. Все выходные мать была необыкновенно нежной и ласковой, они ходили гулять в парк, катались на качелях, потом мама показала Любе набережную, теплоходы, и соседний город на противоположном берегу.
Девочка была просто счастлива — наконец-то мама именно такая, о какой она мечтала! Дочь была готова на всё, что угодно, только чтобы мама также любила её, как и в этот раз.
Узнать, где отец хранит деньги, не составило труда — она тихонько проследила за ним, когда он зашёл в кабинет. А вот узнать и запомнить шифр оказалось трудной задачей — сейф стоял на дне встроенного шкафа, и пряча деньги, папа всегда присаживался на корточки, закрывая спиной замок.
Люба в тот вечер следовала за отцом по пятам. Он сначала удивился, а потом махнул рукой — ребёнок, что с него возьмёшь? О том, что дочь знает буквы и цифры, он не знал, поэтому, когда присел перед сейфом, а Люба стояла рядом и внимательно смотрела на то, как он набирает шифр, без опаски открыл тяжёлую дверцу.
Когда папа с Кристиной и бабушкой пошли погулять с сыном в коляске, Люба тихо прошла в кабинет и открыв сейф, вытащила несколько пятитысячных купюр. Спрятав их под матрасом, она невозмутимо стала ждать выходных.
Мама, увидев деньги, расцвела и стиснула дочь в объятиях.
– Умница моя! Молодец! — убрала купюры в карман и усадила дочку обедать.
Каждые выходные Люба привозила матери по несколько банкнот. За несколько месяцев, пока девочка безнаказанно доставала их из сейфа, накопилась внушительная сумма — около сотни тысяч рублей. Но всё тайное рано или поздно станет явным.
Так и произошло — отец неслышно подошёл сзади и схватил за руку, когда она доставала деньги из стопки в сейфе.
– Что ты делаешь? Зачем тебе деньги, Люба? Отвечай! — лицо его не выражало ничего, кроме злости и раздражения, губы вытянулись в тонкую ниточку, а ноздри подрагивали.
Дочь испуганно молчала, опустив глаза и пряча дрожащие руки за спиной.
На крик прибежали Кристина и бабушка.
– А я не пойму никак, складываю, а они не прибавляются! — выпрямился отец, показывая пальцем на дочь. – Оказывается, у нас завелась Любка — Золотая ручка! — он больно схватил девочку за шею и потащил в комнату. – Встань в угол и признавайся — зачем тебе деньги и куда ты их потратила? Говори!
Бабушка подбежала и дала подзатыльник со ловами:
– Скажи, воровка малолетняя!
Девочка лишь крепче стиснула зубы. В ход пошёл отцовский ремень. Когда отец замахнулся в четвёртый раз, Люба не выдержала и разревевшись, крикнула:
– Это для мамы! Она меня попросила!
– Что ты врёшь? — бабушка тряхнула внучку за плечи.
– Это правда! — рыдала девочка.
– А это мы сейчас проверим! — отец схватил дочь за шиворот и потащил в машину.
Остановившись перед домом, где жила мама Любы, он убежал, а потом вернулся, волоча за собой бывшую жену.
– Сядь в машину! — рявкнул он и захлопнул за матерью дверцу, когда та села. — Ну, дорогая доченька, скажи при маме то, что ты сказала всем нам!
– Что происходит, Максим?! — испуганно спросила мама.
– Это я у вас хотел спросить, Вероника! Говори! — рыкнул он на дочь. – Зачем ты воровала деньги?
– Для мамы… — тихо ответила дрожащая девочка.
– Зачем?! — снова спросил папа.
– Мама просила…
– Ну, что скажешь? — отец уставился на бывшую супругу.
– Что за бред?! — взвизгнула мать. – Это он тебя заставил придумать такое? Говори, Люба! Мне бы и в голову такое не пришло, Максим! Идиотизм какой-то!
Люба сидела и не верила своим ушам. Как же так?! Ведь это же мама сама её попросила взять у папы немного денег? Она скривилась и заревела, тихонько подвывая. Папа нахмурился и процедил сквозь зубы, зло глядя на Любу:
– Сама взяла, сама и отдавать будешь, поняла?
– Ужас какой… — пролепетала Вероника. – Люба, как ты могла… — и вышла из машины.
Вернувшись, отец выволок дочь за руку из машины и запер в подвале. Уже стемнело, а её так и не выпустили. Подходя к двери, Люба прислушивалась, не идёт ли кто вызволить её из заточения, но было тихо. В желудке урчало, сильно хотелось пить.
Осмотревшись в полумраке, девочка так и не нашла ничего, что походило бы на бутылки с водой. Еды тоже не было, только банки с огурцами и томатами, Но, во-первых, их она не любила, а во-вторых, ключа для открывания нигде не было.
Она опустилась на матрас, лежащий на деревянных поддонах, накрылась старым покрывалом, лежащим на полке стеллажа, стоящего у стены неподалёку, и уснула.
Утром её разбудил звук поворачивающегося ключа в замке. Она поднялась, борясь с головокружением, но в подвал никто не зашёл, только на верхней ступеньке появилась миска с кашей и пластиковая бутылка с водой. Жадно накинувшись на еду, она в несколько мгновений опустошила посуду, и утолив жажду, вновь села на матрас. Игрушек не было, только старые тарелки и чайники.
Она придумала себе забаву — представляла, что у неё в гостях кто-то есть, и она угощает его из этой самой посуды, приговаривая, как всё вкусно и «восхитительно» (новое слово, увиденное в книге, привлекало её своим звучанием, она повторяла его про себя, смакуя каждый звук).
К утру следующего дня в подвал спустился отец. Он принёс вещи дочери, небольшую тумбочку и маленький столик со стульчиком. Игрушки тоже принёс, правда, не все.
– Теперь здесь твоя комната. — сказал он и уже уходя, через плечо кинул: – И если ты думаешь, что деньги, которые ты выкрала, тебе простили, то сильно ошибаешься! Вернёшь всё, до последней копейки, поняла?
– А как же? У меня же нету денег… — растерянно произнесла Люба.
– А меня не волнует! Взяла без спроса? Верни! Где хочешь возьми, ищи, побирайся, у мамы проси, заработай! Мне всё равно! Но чтобы всё, что своровала, вернула обратно! — он хлопнул дверью и звякнул ключом.
Правда, к обеду он открыл дверь и сказал:
– Иди.
– Куда? — девочка поднялась и испуганно смотрела в лицо отцу.
– Деньги ищи!
За его спиной стояла Кристина с бабушкой. Они усмехались и поддакивали жестокому отцу. Со слезами на глазах Люба вышла за ворота и пошла по улице. Каждого прохожего она останавливала и просила:
– Тётенька, у вас есть немного денежек? Дайте мне, пожалуйста… Очень нужно…
Конечно, много таким путём не соберёшь. Вывалив на стол кучку мелочи, она с надеждой посмотрела на отца, который буркнул:
– Ты думаешь, это всё, что ли? Рано радуешься! Завтра снова пойдёшь!
Так Люба ходила по улицам до самого сентября. Со временем её стали узнавать бомжи и пьяницы, которые по доброте душевной подкармливали несчастное дитя. Долг отец так и не простил, а с началом учебного года (какое счастье!) попрошайничать Люба перестала из-за учёбы.
– Если, не дай Бог, на тебя нажалуются учителя, пеняй на себя! — кричала бабушка, добавляя: – Позорище! Твои успехи в учёбе — малая цена за то, что ты натворила! Так что, старайся, иначе снова на улицу пойдёшь!
Когда Любе исполнилось восемь лет, она не выдержала, и в один из дней не вернулась из школы, спрятавшись в квартире одной из одноклассниц. Родители подруги устроили Любу в дом-интернат, в котором она прожила до совершеннолетия. Ни один из её родителей даже не пытался искать дочь.
Повзрослев, Люба сменила фамилию и уехала в другую страну. Всем, кто её спрашивает о семье, она говорит, что сирота. Позже она узнала, что мать умерла от передозировки, а отец в очередной раз развёлся и живёт один в своём огромном доме.
Ничего, кроме ненависти, к бывшим недородителям она не испытывает.
***
Рабы, лгуны, убийцы, тати ли —
Мне ненавистен всякий грех.
Но вас, Иуды, вас, предатели,
Я ненавижу больше всех.
Со страстью жду, когда изведаю
Победный час, чтоб отомстить,
Чтоб вслед за мщеньем и победою
Я мог поверженным — простить.
Но есть предатели невинные:
Странна к ним ненависть моя…
Её и дни, и годы длинные
В душе храню ревниво я.
Ревниво теплю безответную
Неугасимую свечу.
И эту ненависть заветную
Люблю… но мести не хочу.
Пусть к черной двери искупления
Слепцы-предатели идут…
Что значу я? Не мне отмщение,
Не мой над ними будет суд.
Мне только волею Господнею
Дано у двери сторожить,
Чтоб им ступени в преисподнюю
Моей свечою осветить.