Ты выбрала эту ношу, и теперь не откажешься.
Таисия Петровна, нагруженная тремя огромными пакетами, медленно подошла к скамейке у подъезда и устало опустилась на нее.
-Ну, подруга, ты и накупила, — укоризненно поприветствовала ее сидевшая на скамейке Марина Викторовна, давняя знакомая и соседка Таисии Петровны, — что, некому больше в магазин сходить? Все ты да ты.
-Ой, Марина, да они же вечно на работе, когда им куда-то ходить? Они и так ничего не успевают.
-Избаловала ты своих деток, избаловала,— только и покачала головой Марина Викторовна,— у них же машина есть. Вот взяли бы и поехали в субботу на рынок, спокойно, все вместе, все, что надо купили, а потом и не нужно было бы тебе каждый день в магазины бегать и такие тяжести таскать. У меня даже сердце заходится, как тебя вижу, ты же каждый день идешь и сумки тащишь. Почему твоя дочь тебя совсем не жалеет?
-Да жалеет она, жалеет, но просто забывает, что у меня уже возраст.
-Ага, от жалости прямо и падает. Я постоянно наблюдаю, как ты с утра бежишь, чтобы с внуками сидеть, а потом по магазинам и все время на ногах, вся в делах. Они тебя в прислугу превратили, а ты и согласилась.
-Марина,— с досадой ответила Таисья Петровна,— ну какая прислуга? Кто и поможет дочке, если не мать родная.
-То помощь, а то…, — приятельница только махнула рукой, — какая помощь, ты же уже с ног валишься, на себя не похожа. Они тебя ни во что не ставят. Они тебе и спасибо-то, наверное, никогда не говорят. Твой зять такой важный и надутый, ведь сколько лет тут живет, а идет и никогда не здоровается, головой не кивнет. Наверное, ниже своего достоинства считает. Как ты умудряешься ему угодить только?— она с любопытством посмотрела на свою соседку.
-Да, зять у меня нравный, но я стараюсь с ним не спорить, ведь моя Оксана его любит. Живут они хорошо, он зарабатывает и деток любит, и жену свою уважает.
-Ага, жену уважает, а тещу нет, на ней ездит, только и слышно мне из-за стены, как твои тобой командую. Ты бы их приструнила, что ли? Почему они тебя постоянно в чем-то упрекают? Ты же и так на них пашешь, как лошадь?
-Что ты выдумываешь?— обиженно произнесла Таисия Петровна,— никто на меня не кричит, никто не гоняет. А если кто и когда голос повысит, то это вообще не ко мне. И что ты там можешь слушать? Ладно, пойду я, там меня Оксана ждет с продуктами. Ужин пора готовить.
-О, так она дома?— удивилась соседка,— а что же тогда сама в магазин не пошла, а тебя послала.
-Да, она еще утром просила сходить, а я что-то закрутилась и не успела, а потом собралась только, а тут Антошка проснулся, и пришлось его кормить. А потом я не захотела с ним идти в магазин, это же мука с ребенком по магазинам шастать. Вот я и подождала Оксану. Пусть она хоть с ребенком побудет, а то вообще его мало видит. И потом она точно не знает, что именно покупать, я лучше разбираюсь.
-Ага, ага,— с горькой улыбкой качала головой Марина Викторовна,— заступайся за дочку…
Но Таисия Петровна ее уже не слушала, а быстро вошла с подъезд и, тяжело дыша, пошла вверх по лестнице. Уже в дверях ее встретил недовольный голос дочери:
-Мама, ну что так долго? Скоро мой Глеб вернется с работы, а у нас еще и ужина нет. И дети сейчас есть захотят.
-Но ты могла бы уже начать готовить,— попыталась возразить Таисия Петровна,— картошку бы почистила и мясо порезала.
-Мама, я только пришла с работы, у меня куча дел и рук никаких не хватает, а ты мне предлагаешь за ужин приняться. Почему ты не сделала это все в течение дня.
-Я просто не успела,— растерянно оправдывалась женщина,— Антон капризничал целый день, нужно было пропылесосить и пол протереть, кастрюли почистить, вот я и не успела.
-У тебя всегда одни отговорки,— проворчала Оксана,— не успела, не успела, а скоро уже мой муж придет, и ты знаешь, как он начнет скандалить, если ужина не будет. Он ждать не любит. И в конце концов он нас всех содержит, тебе тоже помогает, ты разве могла бы прожить на одну свою пенсию, а он постоянно тебе деньги дает…
-Да, но и я не сижу сложа руки, я постоянно у вас нахожусь и с детьми тебе помогаю, и по дому, и готовлю, в основном, только я.
-Мама, но мы же тебя не загружаем в выходные дни, и ты вполне можешь отдыхать.
-Да, но перед выходными я тебе должна оставить или полуфабрикаты, чтобы ты только довела еду до ума или уже готовые блюда. А это, знаешь ли, нелегко.
-Ой, мама, о чем ты говоришь. У меня на кухне все механизировано, все есть и кухонный комбайн, и гриль, и мультиварка, и аэрогриль. Тут готовить одно удовольствие, а ты вот на пустом месте скандал наводишь. А дело-то не делается.
И Оксана спокойно ушла, вернее, удалилась в комнату. А Таисия Петровна дрожащими руками принялась за приготовление ужина, она с опаской посматривала на входную дверь, поскольку точно не знала, во сколько вернется зять. А он терпеть не мог чего-то ждать. Но, к счастью, в этот раз все обошлось. Мясо было поджарено, салат нарезан, картофельное пюре получилось воздушным и нежным.
И когда уже пожилая женщина домывала посуду, хлопнула входная дверь и раздался нежный голос Оксаны:
-Ну, вот и мой любимый вернулся. Можно ужинать. Дети, идите мойте руки. Мама, накрывай на стол.
-Слава Богу, успела, все обойдется без выговора, — подумала про себя мать и начала расставлять тарелки.
За стол она не села, а только накладывала и подавала, она не любила кушать вместе со всеми после одного случая. Она нечаянно поперхнулась крошкой и закашлялась, а зять так брезгливо сморщился и покосился на нее. А потом она слышала, как он выговаривал Оксане, что ее мать не умеет правильно есть, давится, жадничает и тем самым отбивает аппетит у всех присутствующих. Поэтому Таисия Петровна старалась поесть или раньше всех, перекусить, пока готовит еду или уже после всех, когда моет посуду. Конечно, это нельзя было назвать полноценным приемом пищи, ведь она все это делала урывками и, в основном, на ногах, но она себя утешала тем, что таким образом не наберет лишние килограммы.
И сейчас она тоже разложила еду по тарелкам и с удовольствием наблюдала, как внуки кушают. Она так залюбовалась ими, что даже не сразу поняла, что зять ждет чай.
-Мама,— с легким раздражением попросила дочь,— налей же чаю. Глебу нужно отдохнуть и у него еще дела есть. Он же по вечерам тоже работает.
-Да-да, мне нельзя долго задерживаться,— довольно погладил себя по животу мужчина,— нужно работать и зарабатывать деньги, чтобы всем нам было, что кушать. Спасибо, Оксаночка, сегодня всё было великолепно.
Глеб словно намеренно не замечал и не благодарил тещу, он обращался только к жене, подчеркивая, что ее мать тут не хозяйка, а просто приходящая гостья. Хотя сама Таисия Петровна уже давно чувствовала себя нерадиво прислугой, которой постоянно указывают на ее огрехи.
А когда она решила, вымыв поду и наведя порядок в кухне, уже идти домой, вышла из спальни Оксана:
-Мама, а что там с завтраком? У нас все есть? Глеб хочет блинчики. Ты не могла б их сейчас испечь? А я потом утром разогрею в микроволновке. Много не пеки, я мучное не ем, только Глебу и мальчишкам по паре штук.
-Оксана, я сегодня так устала и чувствую себя не очень, может быть, ты им завтра омлет приготовишь. Я яйца свежие фермерские купила.
-Мама, но Глеб попросил блины, а я ему буду омлет совать. Он же бучу поднимет, и настроение и мне, и себе на целый день испортит.
С тяжелым вздохом Таисия Петровна полезла в холодильник за молоком и яйцами, скоро блины весело зашкворчали на сковороде и на запах жареного теста прибежали внуки.
-Ура! Блины! Бабуля, дай блинчик!— попросил старший Петр.
-И мне! И мне два,— закричал Антон.
-Мальчики, вы же уже покушали, а это блины на завтрак.
-Ну, бабушка, ну только по одному, а лучше по два,— канючили мальчишки, и пришлось бабушке заводить еще теста, чтобы удовлетворить все требования внуков.
Когда она выходила из квартиры дочери, уже стемнело. В этот момент во двор заехала большая черная машина, из которой вышла Марина Викторовна и ее сын Сергей.
-Ой, подруга,— окликнула она Таисию Петровну,— а ты только домой собралась? А меня Сережа в театр возил. Я давно хотела попасть на это спектакль, вот он мне сюрприз и устроил. Пойдем ко мне, попьем чаю, я купила тортик «Птичье молоко». Помню, ты его тоже очень любила.
-Да нет,— вяло отозвалась Таисия Петровна,— я так устала, а мне еще до дома добираться.
-Так чаю попьем, и Сережа тебя отвезет, ем все равно по дороге. Правда, сынок? Ты же недолго. Сереже тоже домой нужно.
Поднимаясь опять по лестнице, Таисия Петровна думала, то зять никогда не предлагает ей отвезти ее до дому и никогда дочь не просит мужа, чтобы он сделал это. А ведь должна бы, казалось, понимать, что мать устала за целый день. Впрочем, даже когда она у них сильно задерживается, они не предлагают матери остаться и переночевать. Несколько лет назад Таисия Петровна попросила у дочери остаться на ночь, но та сказала, что Глеб не любит, чтобы в доме ночевали посторонние люди. И с тех пор женщина с такими просьбами не обращалась.
А Марина Викторовна тихо прошептала ей н ухо:
-Все-таки я права была, подруга, избаловала ты своих детей. Тебе их нужно на место поставить. Что они тебя в прислугу превратили.
-Да, что теперь уж…,— махнула рукой Таисия Петровна,— когда Петька родился, Оксана ничего не умела, всего боялась, я ей помогала, а потом так и повелось. А потом и Антошка родился, стало еще сложнее. Я опять все на себя взвалила.
-Знаешь, многим детям родители помогают, но их хотя бы ценят за это, благодарят, а твои…
-Ничего теперь уже не поделаешь,— почти со слезами на глазах ответила Таисия Петровна,— сама такую дорогу выбрала, а назад уже не повернешь. Скажу, что не буду приходить, они помощницу наймут, а меня и к внукам пускать не будут.
-Не знаю, что и посоветовать тебе, подруга…— сокрушенно качала головой женщина.
-А что тут можно посоветовать, буду терпеть, пока меня терпят. Я внуков люблю и Оксанка— моя родная дочь, единственная, они от меня откажутся и я останусь в полном одиночестве.
-Да они без тебя пропадут.
-На это надежда плохая. Нет уж, буду и дальше терпеть. Обратной дороги у меня нет.
Как один неверный шаг способен разрушить всё?
Семейные тайны могут разорвать даже самые крепкие узы.
Как трудно было обрести любовь, чтобы снова потерять...
Обман раскрылся, и доверие навсегда потеряно.
Как можно было так долго не видеть правду?
Когда разрываются узы любви, остается только безмолвная боль.