В наш дом.,Здесь проживают мои дети.
Им не приходится подстраиваться под чьи-то интересы.
Я ожидала громких ссор, криков, хлопаний дверью.
Но внезапно её плечи задрожали.
Она опустилась на стул. — Я… Я просто не умею, — пробормотала она тихо и робко. — Всегда боялась этих маленьких, шумных созданий.
С Сергеем няньки возились, а я… не знала, с чего начать.
А сейчас… Теперь она была не строгой свекровью, а пожилой женщиной, растерянной в мире, где любовь выражают объятиями, а не молчанием. — Останьтесь, — сказала я более нежно. — Но дети останутся здесь.
Попробуйте понять, почему мы их так любим.
На следующее утро Оля ворвалась в гостиную, где Тамара Сергеевна неспешно пила кофе с торжественным видом. — Баба Маша!
Смотри, я принцесса! — она кружилась в розовом платье, случайно задела чашку.
Кофе пролился по белоснежной скатерти.,Я застыла в дверном проёме, предчувствуя наступление бури.
Свекровь глубоко вздохнула, стряхнула лужу салфеткой, а затем робко провела рукой по голове Оли: — В мои годы принцессы были спокойнее… Но, наверно, менее интересными.
К вечеру она уже сидела на полу, вместе с Игорем складывая конструктор.
Её идеальный маникюр был испачкан пластилином, а на коленях остались пятна от фломастеров.
Когда Оля, смеясь, устроилась у неё на спине «прокатиться на лошадке», Тамара Сергеевна сдержанно фыркнула… а потом вдруг разразилась смехом.
Звонким, девичьим, хотя, по словам Сергея, последний раз так она смеялась примерно двадцать лет назад.
Спустя две недели, провожая её на вокзал, я услышала, как она шепнула Игорю на ухо: — Слушай, внучок, может, я к вам ещё загляну?
Только машинки свои громче ломай — бабушка теперь не боится.
Уловив мой взгляд, она уже громко сказала: — Спасибо, что тогда не уступила.
Оказывается, хаос — он… живой.