И, главное — никто не стоит за спиной с вопросом: «А когда ты уберёшься в ванной?» Прошло уже две недели с того утра, когда она ушла с чемоданом.
Поначалу было непривычно.
Потом появилось ощущение свободы.
Непривычно приятно, словно камень наконец-то вытащили из ботинка, который годами давил.
Но она ответила. — Алло? — Маш, привет… Я… я приехал.
Я в Каменец-Подольском.
Она на секунду замолчала.
Затем спокойно: — Нет. — Подожди, не клади трубку.
Я хочу начать всё заново.
Я прозрел, Маш. — Угу.
Прозрение — удобная вещь, когда ты один и у тебя нет чистых носков. — Это не так.
Я действительно всё осознал.
Пожалуйста, хотя бы на кофе? — Иван, ты представляешь, что такое «поздно»?
Он замолчал.,Потом тихо произнёс: — Ты оказалась права.
Но ты… ты оставалась моей последней нормальной частью. — Нет, Лёш.
Я не рассчитываю, что меня снова прикрепят к кому-то, кто однажды испугался.
Сейчас у меня другая жизнь.
И да, здесь в холодильнике борща тоже нет, но знаешь, что присутствует?
А это, как выяснилось, важнее котлет.
Иван стоял на вокзале.
Телефон был в руке, глаза устремлены в пол.
Вокруг — незнакомый язык, чужие люди, другая страна.
Он не понимал, зачем прилетел.
Возможно, надеялся, что всё наладится.
Что любовью можно закрыть страх.
Но любовью нельзя победить слабость.
Особенно хроническую.
Тем временем, в родной квартире, Нина Сергеевна звонила сыну каждый вечер.
Писала: «Ты поел?» и «Как тебе без меня?».
А однажды она вышла во двор.
Там на лавочке сидела соседка — Вера Ивановна, та самая, которую раньше Нина Сергеевна осуждала за неудачную стрижку и постоянно сломанный телефон. — Ну как, Олечка, как у тебя дела? — Иван не звонит, — призналась Нина Сергеевна. — Улетел к вашей феминистке. — А ты этому рада? — Нет… — голос срывался. — Я надеялась, что он вернётся. — Вернётся — но в другую квартиру.
Ты хотела взрослого мужчину?
Вот он и стал взрослым.
Нина Сергеевна молча кивнула.
И впервые за долгие годы не взялась объяснять, как правильно готовить котлеты.
Анна получала доступ к корпоративным аккаунтам.
Общалась с новыми коллегами.
На обед выбирала хинкали с грибами — и никто не осуждал, что без мяса.
На входе оформили пропуск с новой должностью.
Никто не спрашивал, чьей она женой является.
Никто не входил без стука.
Никто не включал «Первый канал» в семь вечера «потому что новости».
Однажды вечером Анна сидела в баре.
Ей напротив — молодой мужчина.
Трудно сказать, к чему это приведёт, но беседа шла легко.
Без споров, как надо резать сыр.
Без скрытой агрессии из-за «у тебя нет вкуса».
Просто — двое взрослых людей.
На равных. — Ты замужем? — спросил он. — Была.
Развелась с человеком, который женат на маме.
Он рассмеялся. — Сильная.
Опасная женщина. — Спасибо.
И впервые за долгое время ощутила — вот оно.
А просто — прошло, как старая погода.
Иван проверил почтовый ящик.
По почерку — от Анны.
Внутри — справка о разводе.
И записка: «Я простила.
Но я уже не та, к кому ты сможешь вернуться.
И, пожалуйста, не называй следующую женщину “идеальной” только потому, что она терпит тебя и твою маму.
Удачи.» Он сел на скамейку.
И подумал: “Теперь — точно всё.” Конец.