Только немного позже.
Ты хочешь посмотреть мультик?
Ольга стояла у дверного проёма.
Лишь какое-то внутреннее затишье.
Как будто после длительного шума — когда звуки уходят, а в ушах остаётся тишина.
Она поставила чайник.
Тот заурчал, словно фоновый шум на фоне их молчания.
Впереди — просто новый день.
Но с ощущением, что всё начинается сначала.
В воздухе пахло мылом и сухостью.
Тамара Сергеевна находилась в ванной, медленно мыла раковину, словно занимаясь медитацией.
Ольга вошла — хотела взять полотенце, но остановилась. — Оставь, — сказала Тамара Сергеевна, не обернувшись. — Я справлюсь сама.
Взяла полотенце и положила рядом.
Постой немного. — Я не злилась на вас, — проговорила она наконец. — Просто… устала объяснять, что не одна виновата.
Тамара Сергеевна оперлась руками на край раковины.
Покачала головой. — А я сердита.
Что не хотела видеть.
Я верила, что у вас всё хорошо.
Всё: любовь, семья, счастье.
Я же всем это рассказывала.
Они обе стояли в тесной ванной — две женщины, связанные сыном, домом, прошлым. — Прошу прощения, — произнесла Тамара Сергеевна. — За всё.
Я действительно думала, что ты… что ты не удержала.
А теперь смотрю на тебя — и понимаю, что ты держалась за всех нас.
Даже когда этого делать не следовало.
Ольга села на край ванны.
Тихо сказала: — Я буду держаться за себя.
С кухни послышался голос Миши: «Мама, где носки с акулами?» — и раздался какой-то грохот. — И за него тоже, — добавила Ольга. — Немного ещё буду держать.
Они обменялись улыбками.
Не растерянными, а такими женственными — уставшими, но искренними.
Позже, у двери, они долго обнимались.
Виктор стоял рядом, неловко переступая с ноги на ногу. — Я тоже поступил неправильно, — тихо пробормотал он. — Просто нас, мужчин, не учат разговаривать.
Ни в детстве, ни позже. — Учитесь, — сказала Ольга. — Пока есть с кем общаться.
Миша выбежал, самостоятельно обулся — немного не в ту пару ботинок — и побежал вперёд по лестнице. — Мы тебя позовём, — произнесла Тамара Сергеевна. — Или ты нас.
В конце концов… мы теперь семья, и никуда не денемся.
Квартира казалась почти пустой.
Мебель была строгой, коробки стояли у стены, а на подоконнике стояла лишь кружка.
Ольга поместила в неё ложку, залила кипятком, открыла окно.
Почувствовался холодок и что-то новое.
Миша лежал на полу, рисовал зелёным фломастером небо. — Почему не голубым? — Потому что весна придёт, — ответил он. — А весна — зелёная.
Ольга наблюдала, как он водит рукой по листу.
Затем подошла и поправила ему воротник. — Пойдём потом за хлебом? — Да!
Только чтобы с листочками!
За окном гудел трамвай.
Внизу кто-то смеялся.
И в этом свете было всё — и боль, и прощение, и начало чего-то нового.
Впервые — без страха.