Токсикоз был очень сильным, и она провела два месяца на больничном.
Деньги оказывались крайне необходимыми… — Она его продала? — тихо поинтересовалась Елена. — Продала, — кивнула старуха. — Соседке, которая занималась спекуляцией.
Та как раз собиралась ехать на рынок в Киев… Только я об этом узнала спустя двадцать лет.
Случайно.
Она перевернула страницу: — Вот посмотри — Нинино педагогическое училище.
Видишь, какая она была худенькая?
Жила в общежитии, питалась порой одной картошкой.
Но гордость у неё была — неимоверная!
Если кто-то из молодых людей приглашал её в кафе, она категорически отказывалась. «Я, — говорила, — не из тех, кто цепляется за мужчин!» А потом тихо плакала в подушку — желудок от голода сводило… Елена пролистывала альбом, и перед ней словно оживала другая Нина Петровна — юная, счастливая, совсем не похожая на ту властную и язвительную женщину, которую она знала. — А что это за фото? — спросила она, остановившись на снимке, где свекровь стояла рядом с каким-то прилавком. — А, — баба Оля с грустью улыбнулась. — Это девяностые годы.
Тогда Нина перестала работать учителем — на такую зарплату жить было невозможно.
Начала торговать на рынке.
Там у неё была точка — продавала платки… — А самое ужасное, знаешь, что было? — баба Оля провела морщинистой ладонью по фотографии. — Не голод, не рыночные унижения… А то, как она менялась.
День за днём, постепенно… — В каком смысле? — спросила Елена. — В том, что сначала она постоянно вспоминала школу.
Своих детей, учеников.
Говорила: «Как только станем на ноги — вернусь».
А потом… — старуха тяжело вздохнула. — Потом начала считать.
Сколько заработала эта торговка за день, сколько та… «Вот, — говорила, — у Верки дочка в норковой шубе ходит, а моему Алексею приходится старую куртку носить…» Она перевернула страницу: — А это их первая машина.
Подержанная «шестерка».
Муж три месяца выбирал её, тщательно проверяя каждый винтик.
А Нина, увидев её, сказала: «Что, — говорит, — больше не мог себе позволить? У всех иномарки, а мы будто бедные родственники!» Елена молча разглядывала счастливое лицо молодого Виктора Петровича на фоне старенькой «шестерки». — А однажды, — баба Оля понизила голос, будто опасаясь, что их могут подслушать, — пришла я к ним в гости.
Смотрю — а в серванте пусто.
Все фотографии убраны, часы, которые мы дарили на свадьбу… Спрашиваю: «Ниночка, куда всё это делось?» А она мне: «Мам, ну что ты, как из деревни!
Сейчас другая жизнь, другие стандарты!
Нельзя захламлять дом старьём…» Старуха вытерла набежавшую слезу: — Только я-то знаю, куда она всё это сложила.
В дальний шкаф, в коробки.
И по ночам, когда думает, что никто не видит, достаёт, рассматривает… А как слышит шаги на лестнице — сразу прячет.
Стыдится… — Чего же стыдится? — спросила Елена. — Прошлого своего.
Бедности.
Того, что когда-то была счастлива просто так, без этих проклятых денег… — баба Оля захлопнула альбом. — Но и это не самое страшное.
Елена с удивлением остановилась в ожидании. — То, что она до сих пор несчастна.
Вроде бы всё есть — квартира в центре, хорошая машина, шубы и украшения… А радости нет.
Потому что постоянно кому-то что-то доказывает.
Всё время боится, что кто-то увидит в ней ту девчонку из общежития, которая по ночам штопала колготки… В больничном скверике повисла тишина.
Где-то далеко гудели машины, но их звуки почти не доходили сюда. — А тот платок, свадебный, — вдруг сказала баба Оля, — она всё-таки нашла.
Представляешь?
Прошло двадцать лет, а она его нашла.
На том же рынке, где сама торговала.
Только денег не хватило выкупить — слишком дорого просили.
Так и не смогла себе этого простить… — Тот самый? — Елена наклонилась вперёд. — С таким же узором, как я дарила? — Тот самый, — кивнула старуха. — Я тогда не понимала, почему она вдруг заболела.
А теперь думаю — может, увидела знакомый узор, и вспомнила всё… Сердце ж ведь не каменное… — Знаете, — медленно произнесла Елена, — я тоже этот платок выбрала не случайно… Баба Оля с вопросительным взглядом посмотрела на неё. — У моей мамы был такой.
Ну, или похожий. — Елена сглотнула комок в горле. — Она купила его на последние деньги, когда я пошла в первый класс.
Чтобы «как у всех» было… А через месяц папа нас бросил.
И платок пришлось продать — на продукты… — Почему ты раньше не рассказала? — спросила баба Оля. — Кому? — Елена горько усмехнулась. — Нине Петровне?
Она с первого же дня решила, что я за деньгами охочусь. «Положение порчу, реноме…» — «Глупая ты, — вздохнула баба Оля. — Она не из-за этого».
— А почему же? — — Потому что боится!
Боится, что ты окажешься лучше её.
Что сможешь оставаться собой — без этих вечных показух, без оглядки на чужое мнение… В этот момент в кармане Елены зазвонил телефон.
Алексей. — Да? — Маш, ты где? — голос мужа звучал встревоженно. — Я приехал в больницу, а тебя нет… — Я… я разговариваю с бабой Олей. — С бабушкой? — в голосе Алексея прозвучало удивление. — Что случилось? — Алексей, — вдруг вмешалась баба Оля, — слушай… Ты сейчас в мамину палату не ходи.
Там Ольга вместе с той, как её… вашей соседкой Ириной… Вообще, они там такого наговорили… — В каком смысле? — — В том, что во всём Машу обвинили.
Мол, именно она довела маму до больницы.
С её давлением, с сердцем… — Что?! — возмущённо воскликнул Алексей. — Как они могли… — Вот так, — отрезала баба Оля. — Только ты не волнуйся.