— Я хочу попробовать всё изменить, — сказал он.
— Что? — Оксанка прищурилась.
— Всё. Себя. Наши отношения. Разобраться, где допустил ошибки.
— Это ты под дождём вчера так промок, или у тебя озарение?
Он усмехнулся.
— Честно говоря, ни то ни другое. Просто впервые осознал: могу потерять не только дочь. Но и тебя.
Оксанка поднялась, подошла к раковине и стала мыть чашку — слишком резко, с напором. Он подождал, пока она вытерла руки полотенцем, и заговорил:
— Я хочу, чтобы мы обратились к юристу. Всё официально оформили. Квартира твоя — это должно быть закреплено документально. Чтобы потом не возникало никаких «а я тоже имею право».
Оксанка медленно обернулась к нему.
— Ты серьёзно?
— Вполне. Я должен защитить то, что мы с тобой создаём. Если на Викторию повлиять не могу — хотя бы тебе обеспечу спокойствие.
— Слышать от тебя про защиту как-то непривычно. Обычно ты даже звонка дверного пугаешься.
— Благодарю за поддержку, — усмехнулся он снова. — Но мне это всё надоело. Я больше не хочу быть жилеткой для слёз ни для неё, ни для тебя. Хочу быть мужем.
В этот момент раздался стук в дверь. Не звонок — именно стук: резкий и тяжёлый, словно удар по черепу.
— Ты ведь пошутил насчёт того, что она у Юлии? — нахмурилась Оксанка.
— Нет… Этого не может быть… Мы же вчера говорили…
Оксанка уже направлялась к двери — без страха, но с внутренним напряжением.
— Кто там? — строго спросила она.
— Это я… Откройте… Мне нужно поговорить… — Голос был явно Викториин, но звучал как-то глухо и сдержанно.
Оксанка открыла дверь. На пороге стояла Виктория в той же куртке, без рюкзака; глаза опухшие от слёз, в руках телефон.
— Что случилось? — спросил Павел.
— Юлия выгнала меня… У них дома был скандал… Её мать вообще ненормальная… Я осталась на улице… Аня… тётя Аня… — голос её дрогнул и сорвался на всхлип. — Можно я просто немного посижу? Не ночевать… Просто посидеть…
Оксанка молчала долгое время. Затем перевела взгляд на Павла; тот смотрел на Викторию так же молча. Все трое замерли в прихожей как актёры перед репликой в пьесе.
Наконец Оксанка произнесла:
— Заходи на кухню. Но без выкрутасов.
Виктория прошла мимо них молча и даже не оглянулась назад.
Оксанка тихо сказала Павлу:
— Ещё одно колкое слово в мой адрес от неё — и вылетит через балкон вместе со своим телефоном.
Он лишь кивнул в ответ.
На кухне Виктория сидела за столом и смотрела вниз перед собой. Оксанка налила ей чаю без слов и без сахара; Павел занял место у стены словно охранник на посту.
— Рассказывай, что произошло? — мягко спросила Оксанка.
— Юлия переспала с моим бывшим… Когда я застукала их вместе, она заявила: «Ты всех достала» и «всё равно тебе никто не нужен». Потом выгнала меня из квартиры… мои вещи выбросили в пакетах во двор… Даже зарядку забыла взять…
Оксанка поставила перед ней чашку чая:
— Слушай внимательно: ты пришла сюда не погостить – а попала туда, где всё держится на доверии. Малейшее хамство – сразу обратно за порогом окажешься. Это не гостиница – это дом: здесь никто не орёт друг на друга, ничего не швыряет по углам; тут никто не курит внутри квартиры и нижнее бельё по батареям не развешивает! Готова жить по таким правилам?
Виктория опустила голову:
— Готова… Простите меня… Аня…
Оксанка сделала глоток кофе:
— Подумать ещё надо – прощать или нет… Пока что – допей чай до конца… Потом иди в душ… И спать ложись сразу после этого! Спать – значит никакого стрима там или тиктока! После одиннадцати у нас тишина!
Виктория кивнула:
— Хорошо…
Оксанка направилась было к себе в комнату; у самой двери остановилась и обернулась:
— Если ты действительно считаешь себя взрослой женщиной – научись уважать чужой дом! Начни хотя бы с того… чтобы сказать своему отцу: он тебе не банкомат! Он человек!
Виктория посмотрела на Павла впервые иначе – взгляд её стал каким-то новым… почти человеческим…
— Папа… прости меня… Я правда… Ты ни при чём…
Эти слова Оксанка услышала уже из спальни – и едва заметно улыбнулась уголком губы…
Потому что верить сразу нельзя.
Но шанс есть.
Может быть.
Последний…
С утра стояла странная тишина.
Подозрительно глухая тишина – будто вся квартира вымерла.
Оксанка приоткрыла один глаз.
Потом второй.
Прислушалась…
Никаких шагов…
Не звякнула ни одна чашка…
Душ молчит…
За окном воробьи суетились между ветками,
А внутри комнаты повисло напряжённое молчание —
не уютное,
а тревожное…
«Неужели ушла?» – мелькнула мысль…