Оксана посмотрела на неё пристально, взгляд её был долгим и тяжёлым.
— Вероника, я терпела три года. Ваши язвительные замечания по поводу моей работы. Ваши неожиданные появления. Ваше постоянное вмешательство в нашу жизнь. Я молчала, потому что любила вашего сына. Но любовь — не гранит. Её можно истончить постоянным пренебрежением.
Она повернулась к мужу:
— Когда решишь говорить со мной не как сын своей матери, а как мой супруг — набери. Возможно, у нас ещё есть шанс что-то наладить. А может быть, уже нет.
Оксана направилась в спальню, достала сумку и начала собирать вещи. Руки дрожали, внутри всё кипело от напряжения, но она не плакала — слёзы закончились где-то между очередным «ты всё делаешь неправильно» и «моя мама лучше понимает».
Данил стоял в дверях и наблюдал за ней с растерянным выражением лица.
— Оксана, ну не надо так… Давай спокойно обсудим всё.
— Спокойно? — она застегнула молнию на сумке. — Данил, мы уже обсуждали это десятки раз. Я просила тебя заступиться за меня. Установить границы с твоей мамой. Уважать мою профессию. Что изменилось?
Он промолчал.
— Вот именно, — сказала она и взяла сумку в руки. — Ничего не изменилось. Потому что тебе удобно жить так: я молчу и терплю.
Она вышла из комнаты. На кухне Вероника сидела с видом страдалицы.
— Вот так она отблагодарила меня за заботу, — громко произнесла свекровь. — Данил, пусть идёт. Погуляет немного — остынет да вернётся обратно.
Оксана остановилась у двери.
— Я не на прогулку выхожу. Я ухожу для того, чтобы вспомнить себя настоящую. Потому что за эти три года я стала тенью самой себя: удобным приложением к вашему дому; домработницей с зарплатой при этом… Мне нужно время понять: хочу ли я возвращаться в эту роль вообще.
Она вышла из квартиры тихо; дверь закрылась мягко и без звука хлопка. Данил остался стоять в прихожей перед закрытой дверью, а мать продолжала бормотать что-то о неблагодарности, о нынешней молодёжи и о том, кому положено быть главным в доме.
Но он её уже не слышал: перед глазами стояли слова Оксаны о том, как она стала тенью самой себя… И впервые за все эти годы он попытался вспомнить: когда он последний раз спросил её о делах? Как прошёл проект? Устала ли она? Нужна ли помощь?
Не смог вспомнить…
Три дня Оксана жила у подруги Елизаветы. Работала без перерыва: выполняла заказы клиентов, встречалась с новыми заказчиками… И впервые за долгое время чувствовала свободу дыхания: никто не вламывался без звонка; никто не критиковал каждое её действие; никто не обесценивал то, чем она занимается каждый день.
Елизавета внимательно наблюдала за ней и однажды вечером сказала:
— Ты знаешь… ты прямо светишься сейчас! Как будто груз с плеч сняли…
Оксана задумалась на мгновение:
— Наверное… Просто раньше я даже не осознавала всей тяжести того состояния… Пока не ушла оттуда.
Данил звонил ежедневно: сначала требовал вернуться домой; потом начал просить; а затем просто интересовался её самочувствием или делами по работе… Она отвечала спокойно и кратко — без раздражения или злости — просто держалась отстранённо.
На четвёртый день он приехал к Елизавете домой и ждал у подъезда с огромным букетом пионов — тех самых цветов, которые Оксана особенно любила с юности… Когда она спустилась вниз по лестнице и увидела его взгляд потерянного человека…
— Можем поговорить?
Они отправились в ближайшее кафе неподалёку и устроились у окна… Данил долго молчал над чашкой холодного кофе…